Заметили, как виртуальное пространство стало определять нашу повседневность? Российский художник Игорь Самолет стал исследовать эту сферу, переехав из родного города Котласа (Архангельская область) в Москву, когда попал в новое информационное поле.

Он окончил Школу Родченко, дважды провёл персональные выставки в Мультимедиа Арт Музее под кураторством одной из влиятельных девушек в российском искусстве Анны Зайцевой. Впоследствии экспозиции побывали в Париже, Вене, Гамбурге и Афинах. С 2018 года он — участник грантовой программы Музея современного искусства «Гараж», а в 2019 — лауреат премии для молодых художников Credit Suisse и Cosmoscow.

До 2 февраля в МАММ проходит его выставка «Энергия ошибки», где художник рассматривает современную визуальную систему в сравнении с прошлыми формами и человеческие отношения через фильтры соцсетей.

Ты и раньше в своих работах использовал скриншоты переписок и фотографии, отправленные друзьям в социальных сетях («Не уверен, что вам это нужно, но вы должны знать, что я принимаю ванную в хвойном концентрате», «Санта-Барбара», серия 1721). В чем принципиальное отличие прошлых экспозиций от «Энергии ошибки»?

Изначально я занимался документальной фотографией. Затем стал рассматривать скриншот как продолжение работы с фотоизображением, обыгрывать эту тему при помощи разных объектов. В физическом мире нет аналога скриншота, и я хотел найти материал и параметры, которые бы убедительно переносили скриншот из цифрового пространства в физическое. Он стал частью моей визуальной системы. 

Для меня проекты, связанные с виртуальной реальностью — это цикл длиною в жизнь. Это форма, которая мне нравится. Во всех моих объектах важно изображение, а его не хочется сильно деформировать. Картинка подчиняет форму, а не наоборот.

Проект «Энергия ошибки» — продолжение этой идеи. Свои объекты я называю контент-формы, так как создаю их из своего повседневного контента. Хотя для меня до сих пор удивительно, что скриншот моего плейлиста может быть частью визуальной системы, что из него можно сделать образ. 

Почему ты решил изучать тему виртуального пространства?

Я искал визуальный ключ, близкий мне и времени. В итоге в основу легла экранная культура смартфона, которая технически появилась 20 лет назад. Со временем она переросла из гаджета для избранных в данность и повседневный ритуал. 

При этом смартфон сформировал свою собственную философию, а новые форматы коммуникаций (телеграмм-каналы, мессенджеры, сторис) стали влиять на социальные и политические процессы в стране. Эта культура стала неслучайной, она совершенно точно формирует нашу жизнь, коммуникацию и политику. Я начал обретать этот язык.

При этом смартфон сформировал свою собственную философию, а новые форматы коммуникаций стали влиять на социальные и политические процессы в стране

В экспозиции «Энергия ошибки» есть формат дневника. Девятиклассник Олег, писавший его в 1937 году, с которым я сравниваю свой виртуальный дневник, изливал мысли на лист тетрадки. Было бы странным, если бы через 83 года я делал бы то же самое. Ведь сегодня в повседневной жизни для ведения «дневника» я использую формат «сторис» в Инстаграме.  

До меня никто не рассматривал их как часть визуальной системы. Особое место занимают скриншоты сдвоенных цифр: видишь такое совпадение, скринишь и загадываешь желание. Переместив это в поле искусства, я был удивлён реакцией зрителя — оказалось, так делают многие. 

Получилось, что я обнаружил новую цифровую традицию, которая появилась, когда с рук исчезли механические часы, и мы стали смотреть время на экране телефона. Мы освободили свою память, и свободное пространство в нашей голове ушло на то, чтобы получить ещё больше информации. Это переместилось и в юридическое поле — скриншоты могут быть доказательством чего угодно.

Я обнаружил новую цифровую традицию, которая появилась,когда с рук исчезли механические часы, и мы стали смотреть время на экране телефона

Почему для сравнения ты выбрал именно дневник девятиклассника Олега?

Очень давно в интернете я нашел фотографию дневника Олега Черневского, он рисовал графики чувств к объекту обожания — девушке. Мне он запомнился, потому что тогда я увлекался идеями рационализации и математизации чувств. В процессе работы над проектом «Энергия ошибки» я вспомнил про дневник, и мне показалось органичным ввести его в смысловое поле работы. 

Дневник Олега находится в архиве Международного общества «Мемориал». Мы с куратором Аней Зайцевой приехали туда и посмотрели на дневник вживую, почитали его, обнаружили, что на главный вопрос, который звучит в моей работе: «Как быть счастливым в предложенных исторических обстоятельствах?», мы с Олегом отвечаем одинаково.

Каждый из нас находит счастье в мелочах даже в столь трагических обстоятельствах: отца Олега Всеволода арестовали по обвинению в военном заговоре, их семью выселяли, а Олег влюбляется, празднует новый год — иными словами, пытается быть счастливым.

Иногда нейросеть слишком навязчиво предлагает тебе контакты людей, о которых тебе, может, и не хотелось бы знать

В своей работе ты отражаешь «уязвимость человека внутри гигантского цифрового пространства» (кураторский текст), отсылая зрителя к роману Джорджа Оруэлла «1984». А в чем проявляется эта уязвимость? 

Мы живем в новых предложенных цифровых обстоятельствах, и нам приходится контролировать свой контент, правильно им распоряжаться. Наши личные данные, которые мы доверяем различным сайтам и ресурсам, классифицируют нейросети. Затем эта информация продается рекламным компаниям, которые используют её в таргетированной рекламе. 

Кроме того, искусственный интеллект присутствует прямо в наших смартфонах, он подслушивает наши разговоры и потом, когда мы заходим в Инстаграм что-то посмотреть, предлагает нам то, о чём мы говорили пять минут назад. Возникает ощущение неуютной прозрачности. Иногда нейросеть слишком навязчиво предлагает тебе контакты людей, о которых тебе, может, и не хотелось бы знать. 

Для меня ярким примером различия в юридическом устройстве виртуального пространства является Фейсбук и ВКонтакте. В американской социальной сети — мощный цензурный аппарат, который проявляется на стадии публикации. Фейсбук предельно чувствителен к скандалам и бюрократичен. С ВКонтакте же все наоборот — мы можем найти контент за гранью, такие видео и фотографии, которые повергнут нас в шок.

И в этом принципиальная разница в подходах — в первом случае с тобой договариваются уже заранее и не дают опубликовать запрещённое, а во втором санкционируют по желанию. Так и со всем интернетом в России. Изначально нам разрешают всё, но в какой-то момент внезапно придираются к чему-то конкретному, и дело нередко доходит до суда и срока. 

Как восприятие скриншотов для тебя отличается в жизни (в МАММе) и в ленте профиля в Инстаграме?

Они обретают в прямом и переносном смысле вес. Перевод в материал делает выбор более осмысленным, ты более внимательно всматриваешься в свой контент — анализируешь его и обнаруживаешь смысловые точки, в, казалось бы, беспорядочном потоке.

Я сравниваю и уравниваю мусорный контент в виртуальном мире, который представляет собой множество постов, и реальный физический мусор, который остается после нас

На твоих фотографиях часто появляются штрихи и подписи белым цветом. Какой дополнительный смысл эти «белые линии» вносят в реальность фотографии?

Это происходит автоматически, у меня нет долгих размышлений на тему концепции. Я использую стандартное приложение на телефоне, технология довольно простая. Все началось с эскизов: сначала я что-то изображал на бумаге, а потом фотографировал. Затем я вдруг понял, что могу делать эскизы прямо поверх фотографии в своём смартфоне. Пока еду домой в метро, штрихую. Штрих помогает по-новому пережить момент, пока эмоции еще не остыли.

Иногда получается из не совсем удачной фотографии сделать какой-то образ: композиционно его исправить, убрать лишнее и сфокусировать внимание на главном. 

Часть твоих инсталляций состоит из мусора: продукты ежедневного пользования от бутылки вина до зарядки для телефона и использованной бумаги. Как правильно интерпретировать эти работы?

Это метафора. Я сравниваю и уравниваю мусорный контент в виртуальном мире, который представляет собой множество постов, и реальный физический мусор, который остается после нас. Отходы — это часть нашего существования, доказательство того, что мы были в этом мире. Контент — тоже доказательство, он уже никуда из интернета не исчезнет. 

Много кто не удаляет аккаунты умерших людей, они представляют собой цифровой след. Фейсбук даже может передавать аккаунты по наследству семье умершего человека.

Некоторое время я следил за одной художницей в Инстаграме, она размещала там свои рисунки, несколько странные, вроде веселые, но с грустинкой. В какой-то день она опубликовала картинку «Конец». Я тогда задался вопросом: «Что — конец? Почему — конец?» Оказалось, что она знала, что скоро умрет. Её не стало на следующий день после того поста. Сейчас её аккаунт можно сравнить с мемориалом.

Один из твоих постов в Фейсбуке, представленный в виде части экспозиции: «Выбираю комод, а параллельно Сирия, ракеты, хим.атака». Не кажется ли тебе, что в социуме сегодня развился «синдром сопереживания» – мы переживаем за то, что к нам в принципе не относится? Например, пожар в Нотр-Дам-де-Пари.

Да, информации стало действительно очень много. Но эмпатии со стороны тех, кто потребляет её, теперь меньше. Если впитывать всё вокруг, можно сойти с ума. Некоторые мои друзья отказались от новостей, они не смогли выработать для себя щадящий механизм восприятия информации. Пример с Норт-Дамом для меня — удачный медиа-эффект. Мы сильнее переживаем за то, чего больше в медиа пространстве. 

До пожара в Париже произошел другой – сгорела деревянная церковь XVIII века, Успения Пресвятой Богородицы в Кондопоге, образец русского зодчества. Реакция на этот пожар и на пожар в Соборе Парижской Богоматери несравнимы. Я выбираю комод в Москве, попутно наблюдая за тем, что происходит в мире.

Соотношение мирного и агрессивного происходит в одну секунду, но в разных физических точках. Меня всегда удивляет одновременность самых разных событий. 

На одном из плакатов на твоей «стене скриншотов» значится фотография с митинга за свободный интернет, на ней написано «Интернет — наш единственный шанс». Как ты понимаешь эту фразу? 

Интернет и смартфоны всех уравняли. Например, музыкальная карьера сейчас легко начинается на Ютубе и в Инстаграме, можно обойтись без продюсеров и ТВ-эфиров. Появилась разветвлённая горизонтальная структура коммуникаций — чаты, сторис, телеграм-каналы. Для нашей страны, существующей по принципу вертикалей, последние сто лет — явление неожиданное. 

Государство задается вопросом «А что с этим всем делать?». Вдруг граждане начали общаться друг с другом в сети. Власть хочет максимально приблизить это общение к себе, быть в этом поле и присматривать за его участниками. То, за чем нельзя присматривать, блокируется.

Должен ли художник говорить о политике? Отражать её в своем творчестве?

Это вопрос выбора. До приезда в Москву я говорил на совершенно другие темы, например, время и пространство. У меня есть северный цикл работ про бессмертие, горы и природу. Но сейчас я работаю с цифровой повседневностью, поэтому пройти мимо новостного поля — сложно, это часть ландшафта.

В какой-то момент оказалось, что у меня появилась ответственность за общественно-политическую часть своей жизни

Судя по твоим работам (например, круг с открытыми вкладками на телефоне) ты пристально следишь за общественно-политической повесткой в нашей стране и в мире: рейтинг Путина, явка на выборах в Мосгордуму, реновация, Трамп, Родченков…

Да, я переехал в Москву семь лет назад и сразу попал в информационное поле, игнорировать которое невозможно. Идешь по улице на работу и становишься свидетелем акций и митингов. Постепенно я начал больше разбираться в политической и социальной повестке.

Еще я довольно быстро понял, что мне нужно научиться разделять источники информации на те, кому можно доверять и те, кому нет — обрел медиаграмотность. Перестал смотреть видео, потому что, на мой взгляд, это самый мощный инструмент манипуляции: картинка, монтаж, голос диктора. Читаю в основном тексты. 

За то время, пока я живу в Москве, здесь появилось большое количество осознанных граждан. У тебя вдруг появляется ответственность. Первое время я не думал об этом, не голосовал, мне было все равно. Я был художником, который рисовал стога сена в тумане. Но в какой-то момент оказалось, что у меня появилась ответственность за общественно-политическую часть своей жизни. 

Ты говоришь только про Москву?

Не только. В моем родном городе Котласе долгое время проходили протесты в поселке Шиес. Казалось бы, небольшое место, что там может происходить. Вдруг возникает социальный протест против мусора, на улицу выходят местные жители. Даже в маленьких городках может возникнуть ответственность, потребность быть «качественным» гражданином. Жители понимают, что им что-то должны за налоги, которые они платят.

Автор: Владислав Арапов