С начала осени в СМИ активно обсуждается культурная ситуация в стране: нападения на выставки, разгорячённые дискуссии, поиски предпосылок и основных причин возникновения негативного отношения к современному искусству. 25 сентября в Москве атаке в прямом и переносном смысле подверглась выставка «Без смущения» американского фотографа Джока Стёрджеса, а через два дня в Сахаровском центре неизвестный облил краской фотографии, посвящённые войне в Донбассе. Теперь возмущенные зрители в соцсетях активно призывают Эрмитаж закрыть выставку бельгийского художника Яна Фабра «Рыцарь отчаяния – воин красоты», работы которого показались многим аморальными: в качестве экспонатов представлены мумифицированные тела домашних животных, которые были сбиты на автомобильных дорогах. По замыслу художника, работы, представленные на выставке, призваны отразить жестокость современного общества на языке искусства посредством искусства. THE WALL обратился к экспертам в области культурологии и искусствоведения – представителю Московского музея современного искусства (ММОМА) Андрею Егорову и профессору НИУ ВШЭ Яну Сергеевичу Левченко и узнал, в чём состоят основные проблемы восприятия современного искусства в России и каковы перспективы его развития в будущем.

В чём, на ваш взгляд – человека, непосредственно работающего в данной сфере, состоят основные проблемы восприятия современного искусства в России? Откуда возникла «нетерпимость» и как её можно исправить?

Андрей Егоров, заведующий научным отделом Московского музея современного искусства (ММОМА)

Искусствовед, куратор, заведующий научным отделом Московского музея современного искусства (ММОМА) Андрей Егоров: В данном случае важно понять, о каких именно проблемах идет речь. Восприятие искусства – это сложный субъективный процесс, требующий от зрителя интеллектуальных и эмоциональных усилий, открытости к новым знаниям и переживаниям. Определенная степень непонимания является обязательным условием для восприятия искусства, своего рода интригой, – вне зависимости от того, современное оно или нет. Искусство задает вопросы. Разумеется, от конкретной культурной, исторической и правовой ситуации здесь многое зависит. В нашей стране, как известно, отношения с собственным авангардным наследием, с модернистской и социально-критической линиями западноевропейского и американского искусства на протяжении последних ста лет складывались непросто – учитывая произошедшие за этот период идеологические катаклизмы. Но если посмотреть на количество государственных и частных музеев и других институций современного искусства не только в Москве и Петербурге, то становится ясно, что интерес к нему только растет. Стереотипы и предрассудки, безусловно, существуют в любом обществе, но единственный путь их преодоления – через образовательные инициативы. Конечно, равным образом в любом обществе существует некая глубинная традиция отношения и восприятия визуального, и, какой бы противоречивой или, на первый взгляд, иррациональной она не была, к ней нужно относиться серьезно и стараться понять.

Профессор школы культурологии НИУ ВШЭ Ян Левченко: Следует сказать ироническое «спасибо» советским временам за воспитание определенной оптики, моделирующей отношение к искусству. В советских школах преподавали рисование, но не прививали даже элементарных знаний по истории искусств. Предполагалось, что все и так должны все знать, опираясь на ежегодный календарь «В мире прекрасного» и Детскую энциклопедию. Если не знаешь — позор. Никто при этом ничего не объяснял. Вообще. Первые попытки введения в теорию и историю искусства в рамках предмета МХК не увенчались успехом. Это было эклектично, бестолково и невероятно скучно. Прибавьте к этому полное отсутствие просветительской работы в области модернизма и современного искусства, долгое время находившегося под негласным запретом, несмотря на то, что множество официальных деятелей советского искусства фактически работали в этих сферах. Но поскольку большинству обывателей, не вдающихся в детали, искусство как таковое совершенно не интересно, важно наличие некоего золотого фонда, всех этих бесчисленных 100 pictures you must see before you die, оттого все упирается в грамотно организованное просвещение. А у нас оно было грамотно организовано — так, чтобы народ положительно реагировал на старое искусство, оно так безопаснее.

«Следует сказать ироническое «спасибо» советским временам за воспитание определенной оптики, моделирующей отношение к искусству»

Ещё один отягчающий фактор – критики как посредника между художником и публикой не существовало, как не было необходимости в художественном рынке. И то, и другое бурно развивалось до революции, потом было десять лет остаточного «бурления», всякого самодостаточного авангарда в разных областях, потом все прикрыли, и все пошли в ногу, любо-дорого. Да ведь и само понятие «критика» специфицируется в обыденном русском языке как негативный отзыв: «Не надо нам критики, нам надо такое, чтобы красиво, за что можно похвалить!». Эта «не(до)развитость» во многом и определяет наше отношение к искусству. Мы уверены, что искусство – это то, что назначено быть только красивым, а если оно нарушает наш покой, то это не искусство, а безобразие.

Ситуация вокруг выставки Стёрджеса вызвала общественный резонанс: кроме тех, кто спокойно отнёсся к работам фотографа, нашлись и те, для кого снимки стали синонимом порнографии. Возможно ли объяснить зрителю, где находится грань между арт-объектом и чем-то асоциальным? Может ли современное искусство существовать в определенных рамках и оцениваться с позиции морали?

Андрей Егоров: Интересное искусство всегда провоцирует, пытается уйти от шаблонов, заставляет увидеть нечто привычное в неожиданном свете, и тем самым оно неизбежно ставит под вопрос статус-кво – вспомните картины Караваджо, «Олимпию» Мане, работы Передвижников, «Авиньонских девиц» Пикассо или инсталляции Дэмиена Хёрста. Другой вопрос в том, что сам по себе акт провокации не является произведением искусства. Когда художники затрагивают чувствительные темы, заходят на территорию, регламентированную законодательными запретами, они не могут рассчитывать на то, что «поэтическая лицензия» должна априори освободить их от ответственности, в этическом и правовом смысле слова. Ведь если сильно нажать на болевую точку, реакция будет соответствующей.

Работы Стерджеса – хороший пример амбивалентных изображений, выполненных по всем канонам эстетской художественной фотографии и вместе с тем – программно откровенных. Их можно хвалить за композиционную изобретательность, точность светотеневых эффектов, но и критиковать за коммерческую эксплуатацию красивого юного тела. Между прочим, эпизод с московской выставкой – не первый протест против его работ. С 1990х годов в США он является мишенью для критики и судебных разбирательств. Разумеется, нельзя оправдывать нападения на выставки, порчу произведений, однако весьма наивно полагать, что изображения, имеющие скандальную историю, вновь не вызовут стихийной или организованной «низовой» протестной реакции. Несмотря на негативный информационный повод, история показывает, что художник почти всегда выигрывает от подобного внимания – цены на его работы повышаются, узнаваемость существенно возрастает.

«Вывод зрителя за пределы зоны комфорта, проверка на прочность всевозможных табу, – одна из ключевых и очень ценных функций искусства»

Отсюда возникает вопрос: есть ли существенная разница между образами Стерджеса и музейными картинами, запечатлевшими обнаженных детей (например, всем известные работы Александра Иванова или Зинаиды Серебряковой)? Насколько важен конкретный художественный «медиум», его статус в общественном сознании? В одном случае мы обсуждаем фотографию, в другом живопись. Образы имеют реальную силу воздействия, провоцируют эмоциональную реакцию – зачастую это напряжение и дискомфорт. И все же в музеях и галереях лишь единицы бросаются портить или уничтожать выставленные работы (хотя происходит это регулярно – вспомним известные инциденты с «Ночным дозором» и «Данаей» Рембрандта, «Пьетой» Микеланджело, «Кто боится красного, желтого и синего» Барнетта Ньюмана), большинство же людей в состоянии контролировать свои чувства. Вывод зрителя за пределы зоны комфорта, проверка на прочность всевозможных табу, – одна из ключевых и очень ценных функций искусства, но она же закономерно дает проявиться «иконоборческим» импульсам, которые в случае необходимости можно легко мобилизовать для создания информационного шума.

Ян Левченко: Безусловно, искусство находится вне морали. Вопросы морали — сугубо воспитательные, связанные с режиссурой отношений в обществе, коллективе и т. п. Этим занимаются другие люди — философы, специалисты по этике, психологи, тьюторы и коучи, всякие, церковные деятели, наконец. Искусство обозначает границы, которые нас разделяют и которые оно пытается преодолеть. Искусство и есть исследование границы: как тут без испытания морали, без провокации? Можно, конечно, ограничиться чистым дизайном, но это или ужасно трудно, или очень скучно, что встречается гораздо чаще. Искусство проверяет на прочность те ценности, которые в нас автоматизированы: сознаем ли мы то, что делаем, что пропагандируем.

«Нужно помнить также, что художники, галереи, музеи всегда осуществляют самоцензуру»

ММОМА на своих площадках представляет широкую и разнообразную экспозицию искусства XX-XXI века, активно поддерживает начинающих художников, проводит лекции и т.д. Что может означать введение цензуры для музеев и для будущего искусства в России, ведь совсем недавно общественная палата РФ высказалась за создание специальной комиссии по допуску художественных работ?

Андрей Егоров: Контроль над распространением информации действует всегда, вопрос в его задачах и границах. Централизованный, бюрократизированный механизм цензуры неэффективен. Искусство всегда сталкивает нас с чем-то неожиданным – на уровне формальных и смысловых решений, поведенческих жестов и т.д. – и поэтому не может быть шаблонных критериев его оценки: нужна открытая дискуссия, ведь каждый случай требует собственных аргументов. Конечно, такая дискуссия требует больших знаний, а также эмоциональной зрелости. Чаще всего официальная цензура производит эффект, обратный желаемому: подвергающийся ей феномен становится лишь заметнее, интереснее для масс. Государство принимает решение, какие проекты финансировать, а что должно осуществляться на частные средства, но это должно происходить с учетом мнения профессионалов, работающих в сфере искусства. Ведь когда речь заходит о медицине, советуются с врачами, о законе – с юристами. Нужно помнить также, что художники, галереи, музеи всегда осуществляют самоцензуру. В любом случае, важно, чтобы государственные инициативы исходили из соображений долгосрочной поддержки культуры, со всеми ее противоречиями, отражающими жизнь реальных, весьма разных людей, а не умозрительного идеального общества – не исходя из сиюминутной политической повестки. Кроме того, нельзя патерналистски относиться к взрослым зрителям как к детям, постоянно оберегая их: если речь идет не об очевидном нарушении закона, люди сами вправе определять, на им что смотреть, а на что – нет. Брать на себя ответственность в этом смысле более здоровая для общества модель.

Совсем недавно общественная палата РФ высказалась за создание специальной̆ комиссии по допуску художественных работ. Что может означать введение цензуры для музеев и для будущего искусства в России?

Ян Левченко: Искусство всегда было и остается неким «индикатором» отношения людей к миру. Если цензурировать, «чистить» это отношение, искусство превращается в сервильную, безопасную практику, которая лишается своих основных функций. Оно не должно, да и не может управляться цензурными комитетами. Напротив, оно обязано работать с властью, а власть, в свою очередь, обязана к нему прислушиваться, а не указывать, что нужно делать, а что нет. Но, как мы знаем, нынешняя российская власть обитает в крайне примитивном, нередко смехотворном и одновременно устрашающем мире, где искусство можно запретить. Но это только в их мире, который не работает. Более того, это кажется просто смешным.

Как вы считаете, повлияют ли данные обстоятельства на статус России за рубежом? Станет ли это препятствием для международного культурного сотрудничества?

Ян Левченко, профессор школы культурологии НИУ ВШЭ

Ян Левченко: На данный момент характер распространения информационных потоков и условия сотрудничества, созданные в России для ее взаимодействия с внешним миром, находятся в состоянии вопиющего противоречия. Проницаемость границ, возможности конвертации одних понятий в другие, распространение новых международных языков (не только естественных) – это реальность, которая настолько гетерогенна и динамична, что нельзя говорить о государстве как о посреднике в контактах людей и институций друг с другом. Влиять на что-то, можно только научившись продуктивно взаимодействовать с объектом влияния. Ведь и в советские годы, несмотря на «железный занавес», в СССР выросло несколько поколений деятелей искусства мирового масштаба. Особенно это касается постмодернистов, которые ворвались на рынки в позднесоветские и первые постсоветские годы. Они появлялись не только вопреки режиму, но и вовсе не обращая на него внимания. Это значит, что даже в мире аналоговых информационных систем была возможность жить и работать в глобальном измерении. Новый виток холодной войны в политике может в чем-то изменить нюансы, но глобализация вспять не разворачивается.

«Дело в постепенном воспитании привычки к гетерогенному культурному пространству –расширению диапазона толерантности»

Каковы перспективы в решении этой проблемы?

Ян Левченко: За последние годы в России произошло множество изменений, повлиявших на культурную жизнь. В городах-миллионниках появляется все больше «третьих» мест. У людей мотивация, чтобы посещать музеи, галереи, другие центры пропаганды искусства, переходить с выставки в зал кинопоказа, из него – в библиотеку становится все более разнообразной. Культурные события происходят не только на традиционных площадках – на глазах меняется сама структура культурного пространства, когда инсталляции захватывают спальные районы, оставляют там следы в виде локальных «мест силы», клубов, дизайнерских лавок. Это не значит, что теперь все начнут рассуждать о современном искусстве в массовом порядке с использованием сложной терминологии – не это является целью просвещения. Дело в постепенном воспитании привычки к гетерогенному культурному пространству – расширению диапазона толерантности. Люди делаются более терпимы ко всему новому, непривычному. Важный посредник в этом процессе – торговля всякими полезными предметами с дизайнерской концепцией: например, сувенирная продукция. В каких-нибудь малых городах «Золотого кольца» это пока остается на уровне бессмысленного кича, а в Петербурге, Нижнем Новгороде или Саратове уже создано много классных предметов, воспитывающих вкус за небольшие деньги.

Автор: Дарья Зарубина

Главное фото: https://life.ru