Об имперских амбициях художника, сложности бытия и о месте иронии в искусстве.

Мы находимся в закулисье художника Дмитрия Цветкова – его мастерской. Хотя, закулисьем это назвать сложно – здесь всё доступно зрителю. Манекены с нарядными мундирами, бисерные награды и ордена, роскошные меха и бархатное оружие, и Танечка, которая вот уже 20 лет является верной помощницей художника.

Елена и Максим, расскажите, пожалуйста о том, как пришла идея создания выставки «Реверсия»? Вы начали знакомить широкую аудиторию с новаторским современным искусством осенью 2015 года в своём специальном проекте «Паноптикум» в рамках VI Московской биеннале современного искусства. Выставка «Реверсия» – продолжение знакомства зрителей с новаторским современным искусством?

Можно сказать и так. Искусство художников-новаторов, художников,  предлагающих новые идеи  и использующих уникальный арсенал изобразительных средств, привлекательно для зрителя, современно, и мы действительно пригласили передовых авторов для участия в проекте «Паноптикум». Проект вошел в десятку лучших биеннальных проектов, и такой успех вдохновил нас. И все-таки за любой деятельностью должна быть идея. «Реверсия» — это, прежде всего, желание исследовать происходящие в нашем обществе процессы, наше желание обращаться к поддержке и опыту прошлого. Реверсия — это взгляд в будущее через призму нашего прошлого и настоящего глазами современных художников. И так сложилось, что это прогрессивные авторы, использующие новаторский подход в своей работе.

Максим Егоров и Елена Комаренко

Как вы выбирали художников для проекта? Чем руководствовались? Были ли приглашены специальные кураторы? Или учитывались пожелания художников?

Елена и Максим: Кураторами выступили мы сами, идея выставки возникла в результате погружения в работу Константина Худякова «Утро нашей Родины». Символы духовного и материального миров на ней отображены настолько ярко, что заставляют задуматься о смысле жизни и своем предназначении. Нефть, золото, церковные купола и два человека, поддерживающих друг друга, скрывают много символов, которые каждый расшифрует для себя сам. Художники выставки — наши давние друзья, известные уже давно своими громкими проектами. Когда ты давно в искусстве, вопрос кого пригласить для участия в проекте решается быстро. Так, было сразу понятно, что «Русские кружева» Дмитрия Жукова отлично поддержат работы Худякова, а образы шахтеров-героев Ильи Гапонова   обязательно должны быть включены в экспозицию. Шинели Дмитрия Цветкова внесли долю иронии и смягчили серьезность идеи.

Дмитрий: вообще надо вам сказать, что чем крупнее выставка, тем меньше художников я бы на неё пускал. И мало того, музейщики действительно не пускают. Хорошие работы и хорошая выставка – это совсем разные вещи. Из хороших работ можно сделать ужаснейшую выставку. И таких случаев миллионы. А из очень посредственных работ можно сделать очень стройную, очень красивую и очень изящную выставку. Выставка живёт по другим законам, её делают другие люди, и она предназначена для другого. Есть кураторы, модераторы, координаторы процессов. Недавно у меня закрылась выставка в нижегородском «Арсенале», это 3000 метров роскошного пространства. Там девочки просто сказали: «Дорогой Дмитрий, ступай в кафе, сиди, а потом придёшь, напомаженный». Я им там не нужен. Картины как детки – я очень скучаю, грущу по ним. Если они уходят в музеи, я хожу их проведывать. Я становлюсь старым, а они всё такие же молодые и прекрасные. Я просто слезами обливаюсь. Отпустил, и всё, дружище. А то, как их реставрируют, выставляют, учат, это уже не моё дело.

«Хорошие работы и хорошая выставка – это совсем разные вещи»

«МАРС» — современная выставочная площадка. Во всех нас укоренены определённые стерепотипы. Лично для меня мундиры и государственная атрибутика ассоциируются с серьёзным государственным музеем, причём тематическим. Дмитрий, как вам удаётся быть “contemporary” с историческим сюжетом? Каковы особенности именно вашего творчества? 

Смотрите ка! На самом деле, дело художника – по 20 часов в сутки сидеть в мастерской. Я не думаю, что художник Миекеланджело Буонаротти говорил, что он художник ренессанса, а, предположим, Ван Гог не говорил, что он пост-импрессионист. То есть я не знаю, как мне это удаётся, я занимаюсь тем, чем занимаюсь. Для меня это жизнь, для меня это очень важно, это серьёзно. Ничего серьёзнее для меня нет. Что касается тряпочек вообще, то я паук-рукодельник. Я очень люблю возиться с материалами, с блёстками, бисером, стразами, это моё родное. Я по натуре человек очень имперский, очень кровожадный и очень государственный, поэтому я люблю всякого рода государственные символы. Что касается military, то здесь Россия вообще преуспевает. Есть такие коньки, которые государство может делать – вот бананы не растут, телефоны и холодильники страна не производит, мерседесов нет, а те автомобили, которые делают, и по Москве-то очень плохо ездят. А по Чуйскому тракту танки ездят очень хорошо, и бомбардировщики летают очень хорошо. Это мы умеем делать. Что касается fashion, мне кажется, что military – одна из самых красивых вещей на свете. Во-первых, почему-то считается, что парадная military-тема – это война. Нет, потому что воевать не важно в чём. Можно воевать в пиджаке или в камуфляже. Это же парады. А парады. Хотя, все войны – это сплошные парады. Бородинское поле – это парад. Уланы с пестрыми значкамиДрагуны с конскими хвостами (прим. М.Ю. Лермонтов «Бородино»). Это перчатки, шпаги, это барабанные бои, и так далее. Все ведущие дома моды делают исключительно military. Prada шьёт и карабинерам, и Папе Римскому. Christian Dior делает всю одежду для жандармов, Hugo Boss обшивает всю жизнь Бундесвер, и они шили одежду «СС и Гестапо». Это очень интересная тема. Это не 35 обезжиренных красавиц, которые пройдут по подиуму, а десятки тысяч бравых мужиков, которые маршируют по всем площадям мира. Это сильно. Это огромный фэшн-парад.

«Картины как детки – я очень скучаю, грущу по ним. Если они уходят в музеи, я хожу их проведывать. Я становлюсь старым, а они всё такие же молодые и прекрасные.»

В продолжении темы государственности. Государство и Родина? Это ведь разные понятия. Вы обращаетесь именно к атрибутам государства. А Родина это для вас что-то личное, или вы вкладываете всю душу и любовь к ней в свои работы?

Да, это разные понятия. Я вообще не знаю, что подразумевается под словом «Родина». То ли это где говорят по-русски, то ли где ходят русские деньги, то ли ещё что-то. Если говорить про язык, то в моём доме – не Родина, потому что в моём московском доме по-русски никто не говорит. Где ходят русские деньги, тоже понятие очень условное. Мне нравятся какие-то странные атрибуты. Я делаю коллекцию оружия, в данный момент мы делаем вот эту подводную лодку (указывая на бархатное основание лодки на столе, которое на первый взгляд Максима Егорова показалось бивнем мамонта), вышиваем для неё гербы, она будет стоять у государственного человека на столе.

Художник Дмитрий Цветков

Повлияло ли на вас творчество художников-авангардистов XX в или других художников?

Я вообще очень люблю художественную братию. У Пушкина было: «И не попал он в цех задорный людей, о коих не сужу, затем, что к ним принадлежу». Я люблю «цех задорный». Мало того, чем художник от меня дальше, тем он мне интереснее. Мне интересны странные дураки-живописцы, мне интересен Павленский не из-за того, что он сжигает всякие штуки, а вот как у человека работает голова?! Я вожусь с его детками в Италии и Черногории, и они лапушки – любят прижать папу после отсидок. Это необычайно интересно. Поэтому я не могу сказать, что вот этот художник на меня оказал влияние, а вот этот не оказал. Они все мои друзья. Я очень люблю музеи. Очень люблю «музей Виктории и Альберта», я там очень много работаю. Очень люблю маленькие итальянские музеи, например «Орецци», «Губио». Я очень люблю «Эрмитаж». И я хожу не по живописи, а по нумизматической коллекции неделю, или по веерам, или по табакеркам. Я сажусь в Эрмитаже, и осматриваю станки, на которых работал Пётр I. Я очень много получаю от музеев.

Дмитрий, поговорим немного о ваших работах. В выставке «Крематорий для Барби, роддом для Матрёшек» Барби и Матрёшка – это Америка и Россия?

Это не столько Америка и Россия, сколько два разных предназначения девчонок. С одной стороны, это обезжиренная 60-летняя баба, у которой всё было – женихи, дома, бассейны, бойфренды. Красавицы долго не живут, пора и честь знать. И их надо пышно похоронить. С другой стороны, это толстая плаксивая тётка, у которой миллион детей, а она очень довольна и счастлива. Когда я делал роддом для матрёшек, всё было очень честно – там есть акушеры, гинекологи – матрёшки, коляски с орущими младенцами. Нужно было написать так, чтобы младенцы не просто разевали рты, а орали, а это очень сложно. Эту выставку я делал в «Третьяковке», всё выставлял на триколоре. Мне надо было расписать за очень короткое время, месяца за три, штук пятьсот матрёшек. Или четыреста. Я пошёл в Измайлово к тем, кто продаёт матрёшек – 7 штук за 200 рублей, и попросил ребят дописать одну за 200 рублей. И мне все написали с большой радостью, но я их выкинул на помойку, потому что чудес на свете нет. И мне надо было всё самому писать. Это были маленькие деревянные скульптуры. Если я в день писал 3 матрёшки, меня просто выносили из мастерской, это сложно. Точно так же, как и с Барби. Представьте, здоровенный мужик идёт утром в магазин, и начинает говорить: «Девушка, я хочу купить Барби, только мне нужно, чтобы у них ножки с ручками хрустели, чтобы головка двигалась, чтобы было нижнее бельё, и вообще открывай коробку». На меня плохо смотрели, как на педофила, потому что я покупал 10, 20, 30 кукол, и казалось, что пришёл сумасшедший, который покупает обилие кукол Барби в трусах. А мне это надо было. Но я не мог говорить продавщице, что я не педофил, а что собираюсь их класть в гробы, потому что это ещё более дико. Танечка (помощница) клеила гробы. Мы шли в магазин, она брала лист, и говорила: «Так, на 8 гробов 2 м 20 см, на 10 гробов столько-то». Все продавщицы в ужасе, они не понимают, кого мы собираемся хоронить, зачем нам надо 40 гробов. Это достаточно сложно, но красиво, это пафосно, это материалы, плюмажи и перья.

«Авторы выставки рассуждают о важных, исторических вопросах с помощью современного, уникального изобразительного языка. Арсенал средств, которые они используют, многогранен: шерсть и шелк, бисер и жемчуг, стекло и зеркало, кузбасслак и металл, и ко всему прочему, компьютерные технологии.»

Известная скульптура Дмитрия «Мальчик терпит». А вам приходилось что-нибудь терпеть в творчестве, идти на какие-то уступки, компромисс?

Каждый день, вот и сегодня терплю. При всей любви к вам я не могу сказать, что я терплю, но это в общем всё сложно. Вчера я ждал полдня, мне прислали тираж книги из Нижнего Новгорода. Мне прислали 23 кг, я вынужден был это тащить в квартиру, потому что водитель мне не помогал. Мне, например, было сложно переходить из галерейных пространств в музейные, потому что музеи живут по другим законам, там вечность. И в хорошем, и в самом плохом смысле этого слова. И там начинаются совершенно другие плавила игры. Конечно, терпение никуда не девается. Кстати говоря, эта выставка изначально должна была называться «Русский не ссыт».

Если говорить про творчество, то здесь всё проще. Здесь я особо не выбираю. Но меня и приглашают вот как меня. Меня не приглашают так, что мне бы приходилось мучиться. Тот, кто приглашает, тот знает, чего от меня ожидать.

Получается та самая реверсия?

Конечно, кому в голову придёт предложить Цветкову делать что-то такое, чего он не умеет? Но я очень люблю государственные службы, они сильно дисциплинируют. Правила игры жёсткие, и мало того, там дураков нет, все люди нормальные.

Как со всей атрибутикой и отсылкой к истории удастся показать зрителю, что он находится на выставке современного новаторского искусства?

Елена и Максим: Авторы выставки рассуждают о важных, исторических вопросах с помощью современного, уникального изобразительного языка. Арсенал средств, которые они используют, многогранен: шерсть и шелк, бисер и жемчуг, стекло и зеркало, кузбасслак и металл, и ко всему прочему, компьютерные технологии. Использование новых подходов в любом деле — признак современности.

Выставка носит коммерческий характер, все работы будут продаваться. Нам известно, что мундиры Дмитрия очень любят мужчины-коллекционеры. Мундиры есть в коллекциях Игоря Маркина, Виктора Бондаренко. Как вы думаете, с чем это связано?

Дмитрий: Есть и у девочек, у Стеллы. А если взять в качестве женщины «Третьяковскую галерею»? Она тоже хранительница моих шинелей.

Елена: Шинели и мундиры — мужская атрибутика. Ассоциировать себя с адмиралом или любым военачальником, думаю, приятно любому мужчине. Власть, защита слабых и возможность доминировать неразрывно связаны с понятием мужественности. Мужчины-коллекционеры успешны в бизнесе, и этот успех должны подтверждать произведения искусства, которые они приобретают и с удовольствием демонстрируют окружающим. И это нормально.

Елена, Максим, Дмитрий, каковы ваши прогнозы по поводу продаж? Сыграет ли здесь решающую роль гендерный признак, или другие аспекты рынка искусства в России?

Елена и Максим: Вещи уникальные, яркие, авторы работ — признанные, известные художники. Есть как мужчины, так и сильные, смелые женщины, которым нравятся и металл Жукова, и ордена Цветкова, и стерео-лайт панели Худякова, и кузбасслак Гапонова. Гендерный признак не имеет значения при выборе настоящего, серьезного искусства. Только интеллект и возможности покупателя. Кто первым успеет купить — тот счастливчик!

Автор: Ксения Оленина

Фото: Наталья Белова