[:ru]
27 августа в России отмечали профессиональный праздник все кинематографисты и просто любители отечественных лент. Свою историю День российского кино ведет с 27 августа 1919 года, и потому имеет богатую историю. Сейчас российский кинематограф занимает важное место в мировой киноиндустрии и в культуре в целом. Нам предоставилась возможность пообщаться с известным российским кинокритиком Антоном Долиным, который поделился с читателями своим мнением о российском и зарубежном кино, роли государства в нём и о самой профессии кинокритика.
Антон Владимирович, я хотела бы начать с истории того, как Вы стали кинокритиком? В какой момент Вам пришла в голову эта идея, и почему Вы захотели заниматься этой профессией?
Знаете, то что я стал кинокритиком, это чистая случайность. Так сложилась судьба. Это вовсе не было моей мечтой с детства или юности. Кино совершенно не является сейчас моей любимой сферой в области культуры и искусства. Просто получилось, что, когда я ближе к концу 90-х годов заканчивал филологический факультет МГУ, филологу можно было либо эмигрировать, либо искать работу не в профессиональной сфере, либо идти учителем русского и литературы в школу или оставаться работать на кафедре, что совершенно не давало возможности не только кормить предполагаемую семью, но и даже снять комнату. Поэтому я пошел, как очень многие мои сотоварищи по факультету или по другим гуманитарным факультетам, работать журналистом. Я попал на «Эхо Москвы», так как моя мама была хорошо знакома с тамошними ведущими и руководством станции. Пришёл туда в качестве стажёра, работал за копейки, но с удовольствием, и понемногу начал учиться журналистской работе. А потом так вышло, что меня всё чаще стали использовать для работы не по политическим или экономическим вопросам (этим занимаются все), а по культурным, потому что бэкграунд в области, скажем, литературы или кино, у меня был более глубокий, чем у некоторых моих коллег. И вот я всё чаще стал делать материалы про кино, книги, спектакли. И получилось, что в какой-то момент мне пришла в голову идея поехать на Каннский фестиваль, после того, как я уже года два работал на «Эхо Москвы». Я был в этот момент в командировке в Европе, на Саммите НАТО как корреспондент «Эхо Москвы», и попал на кино Ларса фон Триера «Идиоты», который только что был представлен на Каннском фестивале, о чём писали газеты. Я решил, что через год попробую кредитоваться в Канны с «Эхо Москвы». Этот процесс, как аккредитация, так и выбивание из руководства радиостанции довольно скромной, но для меня в тот момент значительной суммы на командировку, оказался безболезненным. Так я попал в Канны. Разумеется, мне нужно было не только смотреть фильмы, но и об этом что-то рассказывать, писать. Таким образом, я начал писать о кино. Вроде, у меня это получалось. Познакомился со старшими коллегами-критиками, они меня воодушевили, сказали, что получается неплохо.
Потом прошло некоторое время, в России поменялась власть, президентом стал Путин, мне стало крайне неприятно заниматься репортерской работой, связанной с политикой, и я решил переквалифицироваться в кинокритики. Постепенно, посредством тренировки, постоянного писания, просмотра фильмов я к этому пришел. Таким образом, мой выбор никак не связан с какой-либо внутренней страстью и желанием.
Получается, специально на кинокритика Вы не учились?
Никогда. Учился филологии, в дипломе стоит «преподаватель русского языка и литературы». Правда, в моей диссертации «История советской повести-сказки» есть целая глава о сказках в советском кино. То есть отчасти можно сказать, что и это входило в мои профессиональные обязанности. Но только отчасти.
Есть, например, сайт Kinopoisk, и там кто угодно может написать рецензию. Есть ли какая-либо разница между профессиональным кинокритиком или непрофессиональным? По каким критериям Вы пишите свои рецензии и отзывы?
Во-первых, отзывы я не оставляю, так как не понимаю, зачем это нужно. Это работа блоггеров, их способ самовыражения. У меня нет такой проблемы и потребности в этом.
На вопрос «профессиональный-непрофессиональный» смотрю довольно цинично. Мне кажется, что это познается эмпирическим путем. Если ты занимаешься кинокритикой, тебе за это платят, и кто-то тебя читает, слушает или смотрит, то ты по факту являешься кинокритиком. Если у тебя образование кинокритика, но не следишь за процессом, а сидишь в библиотеке и читаешь про Эйзенштейна, значит, ты историк-киновед, а не кинокритик. Если же ты имеешь образование кинокритика, но у тебя есть свой бизнес или стал продюсером кино, то ты и есть бизнесмен или продюсер, но не кинокритик. Кинокритик – тот, кто практикует кинокритику. Потому что он прежде всего отслеживает кинематографический процесс, то, что происходит в нём ежедневно. И если не занимаешься отслеживанием, анализом или какой-либо рефлексией на эту тему, то ты уже не являешься кинокритиком. И напротив, ты имеешь другое образование или даже никакого, но следишь за кинопроцессом и способен его осмыслять так, чтобы за это платили, и другим людям это было бы важно и интересно, то ты являешься кинокритиком.
Таким образом, я являюсь кинокритиком и уже более 16 лет зарабатываю на этом деньги, смотря кино в кинотеатре или обозревая его на кинофестивалях.
У Вас были конфликты непосредственно из-за Вашей работы?
Конечно, невозможно всем угодить. Мною всегда недовольна часть читателей, так как наши мнения расходятся. Я предполагаю, что если бы в Facebook существовала кнопка dislike, то на три положительных приходился бы один отрицательный. И это совершенно нормально.
Часто создатели отечественного кино, если я их за что-то покритикую или обругаю, бывают очень этим недовольны. У меня достаточно большая аудитория, поэтому бывали случаи, когда из-за моей критики фильм собрал не очень много денег в прокате. Тогда авторы картин, продюсеры и режиссеры могут подумать, что часть вины не в том, что фильм нехороший, а потому что я плохо о нём написал. В этом случае, они сильно злятся, ругаются, иногда пишут мне или где-нибудь у себя излагают свое негативное мнение обо мне. Это тоже в порядке вещей.
И, наконец, есть коллеги, которые очень часто не согласны со мной, недовольны, как я анализирую кино и что о нём говорю. И это тоже абсолютно нормально, так как у каждого – своё мнение, свои пристрастия, отношение к тому, что творится в кино. Любой человек может быть недоволен тем, что его мнение не совпадает с чужим. Это норма. На мой взгляд, критик, которым довольны все, плохой критик. Но, к счастью, я таких практически не знаю.
Что именно привлекает Вас в профессии кинокритика и какие негативные стороны Вы можете выделить?
Здесь есть две совершенно разные, никак не связанные друг с другом стороны: прагматическая и глубоко личная. В первой меня абсолютно всё устраивает, иначе я давно бы уже занялся чем-нибудь другим. Я достаточно хорошо пишу, мне не свойственен страх чистого листа, не переживаю, что критика будет плохой или не такой. Точнее, я настолько не уверен в себе, что не знаю другого способа бороться со своими несовершенствами, кроме как самосовершенствоваться, всё время работая. Поскольку у меня большая аудитория, я востребован и могу этим зарабатывать, то можно сделать вывод, что работаю профессионально и качественно. Именно это меня и привлекает.
Что касается глубоко индивидуальной стороны, то тут немного сложнее. Я по натуре человек, подсаженный на культуру. Это мой главный наркотик. Я очень мало пью, не употребляю наркотики, не курю, у меня стабильная семейная жизнь. Мои радости жизни — новые книги, музыка, спектакли, выставки, фильмы. И таким я был всегда. Я занимаюсь тем, что мне действительно нравится. Не понимаю коллег, которые жалуются, что приходится смотреть кино, даже если оно плохое. Мне интересно любое кино, которое смотрю, независимо от его качества. Но с другой стороны, как человек, глубоко укоренённый в потреблении самой разной культуры, понимаю, что кино — это, пожалуй, один из самых презренных видов искусства. То есть, в сравнении с литературой, архитектурой, классической музыкой, театром кино – ничтожно. Оно молодо, инфантильно, несовершенно, рассчитано, как правило, на пассивное употребление. Поэтому при любви к кино, у меня нет чрезмерного пиетета к нему. Мне достаточно посмотреть на любую картину Брейгеля, даже на репродукцию, или прочитать две-три страницы Расина, чтобы понять, что кино рядом с этим не стоит и выеденного яйца. Величайший режиссер Бергман, после того как послушал «Страсти по Матфею» в исполнении Карла Бёма, писал, что рядом с музыкой Баха он — никто и бессилен. И я понимаю эту систему приоритетов и не боюсь разоблачать кино, смеяться над ним, критиковать его в любой форме, несмотря на то, что сам не способен снять фильм, и никогда не думал об этом, и не пытался. Всё равно у меня нет чрезмерного почтения к кино. А любовь есть, поэтому мне легко заниматься кинокритикой.
Вы можете назвать основные различия между нашим, отечественным кинематографом и зарубежным?
Базисно различий нет. И в Америке, и во Франции, и в Уганде люди снимают кино по одним и тем же принципам. Одни хотят на этом прославиться или заработать денег, заполучив как можно большую аудиторию. Другие стремятся выразить своё внутреннее «Я» и поговорить о чём-то, что для них важно, со зрителем. И, как всегда, талантливых людей меньшинство. Это правило, и оно везде одинаковое. Глобально – нет разницы. Но в деталях разница огромная, непреодолимая по ряду причин, которые в коротком интервью не изложить.
Западный и восточный кинематограф развивался десятилетиями по принципу свободного рынка. То есть продюсеры и режиссеры пытались понять, что публике интересно. В зависимости от этого формировалась система жанров, звёзд режиссуры и актерского ремесла, премии. В России же на протяжении семидесяти лет правительство решало, что нужно народу, не спрашивая его самого. И система жанров, приоритетов формировалась, исходя из этого. Это абсолютно другой подход. Больше того, в конце 1980-ых – начале 1990-ых эта система полностью разрушилась. Новую пытались строить по аналогии с западной, но, чтобы это сделать, необходимо было создать коммерческую систему прокатов, на что ушло ещё десять лет. К этому моменту поменялись государственные приоритеты. Государство стало делать ставку на пропаганду, какие-то вещи, которые казались не столь прибыльными, сколько полезными и необходимыми. Все режиссёры и продюсеры оказались перед сложным выбором: соответствовать запросам государства, получая субсидии на кино, или пытаться работать самостоятельно, но не надеяться на коммерческую прибыль. На Западе же этой дилеммы не существует. Там, во-первых, самый атрхаусный, антиправительственный фильм может быть очень прибыльным, так как у него есть рынок, формировавшийся десятилетиями. С другой стороны, для человека, снимающего коммерческое кино, будь он Люк Бессон или Стивен Спилберг, было бы унизительно просить субсидию у Правительства (а все наши создатели отечественного блокбастера всегда просят её у государства), а тем более принимать указания, что в фильме должно быть, а чего не должно быть. Они все работают исключительно исходя из нужд зрителя, которые пытаются удовлетворить, и тем самым заработать.
Какие, на Ваш взгляд, новые отечественные и зарубежные фильмы заслуживают пристального внимания?
Из самых новых я могу назвать два фильма, которые ещё не вышли в прокат. Они принимают участие в Венецианском фестивале. В конкурсе принимает участие фильм «Франкофония» Александра Сокурова. Картина определенно должна приковать внимание любых мыслящих зрителей. Также фильм «Событие» Сергея Лозницина, режиссёра, который родился в Белоруссии, учился в Киеве и на высших курсах в Москве, потом работал в Петербурге, а сейчас живёт в Германии. Его фильм сделан на деньги голландских фондов, но при этом это документальная картина, рассказывающая о путче в Петербурге и снятая на русском языке. Безусловно, это картина, которая говорит о нас, с нами. Она должна быть очень интересна. Эти два фильма — первые, которые приходят на ум.
Если говорить о тех, что уже вышли, то фильм «Под электрическими облаками» Алексея Германа-младшего, который участвовал в Берлинском кинофестивале и получил там приз.
Мне самому крайне любопытно посмотреть фильм «Про любовь» Анны Меликян, который победил на Кинотавре в Сочи. Я не был там и не видел фильм, но знаю, что Анна очень талантлива, а потому очень жду встречи с этим фильмом.
«Ангелы революции» Алексея Федорченко также является прекрасной фантастической и реалистичной картиной с очень хорошими актёрами. Она награждена в Сочи и на ряде других фестивалей. Осенью должна выйти в прокат.
Замечательная лента «Милый Ханс, дорогой Петр» Александра Миндадзе, которая участвовала в Московском фестивале. Я называю именно фестивальное кино, так как оно мне интереснее, чем коммерческое. Но если говорить о последнем, то я уверен, что «Самый лучший день» Жоры Крыжовникова, автора «Горько!» и «Горько! 2», будет интересным. Эта караоке-комедия с Дмитрием Нагиевым, Михаилом Боярским должна выйти под Новый Год. Я убежден, что это будет что-то очень хулиганское, талантливое и яркое.
Как Вы оцениваете уровень подготовки съёмочной команды и актеров российского кинематографа?
Уровень очень разный. У нас есть очень профессиональные люди, которые учились за рубежом, в России, в СССР или просто самоучки. С другой стороны, есть люди, которые имеют множество дипломов, премий или работали по всему миру, но по мировым меркам совершенно непрофессиональны. Тем не менее они за счёт каких-либо талантов или ухищрений умудряются существовать в кино и даже быть достаточно успешными.
Но если вы будете смотреть топовые произведения, такие как «Ида» Павликовского и «Левиафан» Звягинцева, то не увидите качественной разницы в продакшне, игре актёров, но сможете различить режиссёрские стили и методы. Но с точки зрения профессионализма они одинаковы. Если вы будете смотреть европейский фильм о войне, не американский, так как там на порядок большие деньги, а рядом с ним Бондарчука, то не увидите принципиальной качественной разницы. Это будет такое же коммерческое кино с достаточно качественными спецэффектами, говорящее со своей национальной аудиторией.
Какая самая популярна тема в кино в России?
В России нет одной популярной темы. Огромная страна, очень большой кинематограф и невозможно всё это свести к одной схеме, но этот год, как мы знаем, 70-летие завершения Второй Мировой войны, и многие фильмы, связанные с государственным заказом, с большими бюджетами, снимались непосредственно к этой дате. Что касается кино авторского и некоммерческого, то здесь можно скорее говорить том, что оно не имеет и не имело преимущественных тем, которые были бы всеобщими лейтмотивами. Ведь что такое «авторское кино»? Это кино авторов, людей, у которых есть свой стиль, свой круг тем, своя эстетика. Поэтому общее, могу сказать, только одно — наш кинематограф, как коммерческий, так и некоммерческий, боится нашей российской реальности и есть все основания для этого страха. Одно из оснований – это то, что есть законы. Например, если фильм говорит о чём-то непристойном или в нём присутствует нецензурная лексика, то это становится незаконным. Кроме того, есть боязнь отражения той современной реальности, которая вообще мало кого радует. И для того, чтобы не заниматься лакировкой действительности, то есть не говорить о том, какая прекрасная нынешняя Россия, как все светло и радостно, многие режиссеры и продюсеры находят выход в жанровом кино, в уходе в прошлое или в будущее, параллельные миры, иначе говоря, не фильмы о том, что вокруг нас, а о чём-нибудь другом. Есть, конечно, что-то вроде «Левиафана», но редко.
Ведь в российском кино есть цензура, она гласная. А есть негласная?
Ну да. Негласная цензура – это самоцензура. О негласной цензуре в форме тайного звонка министра культуры продюсеру со словами «не снимай об этом» я не слышал. Что касается самоцензуры, когда человек ограничивает себя в каких-то темах, то вне всякого сомнения да, она есть. Если кто-нибудь сейчас захочет снять фильм о том, что ополченцы на Донбассе – это подлецы, убийцы и террористы, то такой фильм вряд ли будет снят, так как любой продюсер в здравом уме не даст под такой проект деньги, хотя официально Россия к ним никакого отношения не имеет и вроде даже не поддерживает. И непонятно, почему нельзя изобразить и такое мнение о них. Хотя если кто-нибудь захочет снять фильм о том, какие все ополченцы молодцы, то не думаю, что это встретит какое-нибудь сопротивление. Иначе говоря, есть какие-то негласные табу, которые связаны с официальной российской политикой, с установкой, которую дал президент, не лично, конечно же, а косвенно через свои обращения и так далее. Что-то сильно противоречащее этому говорить вслух не возбраняется, но снимать за большие деньги кино об этом уже рискованно. Единственный вид фильмов, в котором у нас пока еще позволено всё — документальные фильмы, их можно снять и на телефон, и на любительскую видеокамеру, выложить на YouTube, если они не получат прокатного удостоверения, то есть с этим можно делать что угодно, и люди это делают. Программа «Артдокфест», которая проводится каждый год и показывает много таких фильмов, ярко свидетельствует об этом. Если речь идёт об игровом кино, где большие бюджеты и необходимо прокатное удостоверение, то существует целый ряд табуированных тем, связанных с политической ситуацией в Российской Федерации. Например, только что вынесен «приговор» Олегу Сенцову. У определённой части общества существует мнение, что это политический заказной процесс, и он невиновен. Снять игровой фильм, рассказывающий о таком процессе, где в таком свете будет представлен герой, пусть даже фиктивный герой с придуманной фамилией, но с прототипом Сенцова, невозможно. Никто за это не возьмётся. И это, кстати, случай самоцензуры, нигде нет нормативного акта, запрещающего сделать это кино, но ни один продюсер и инвестор в здравом уме за такое не возьмётся, а если бы и взялся, то ни один кинотеатр не решился бы такое показывать.
Относительно государственных заказов – как именно выбираются сценарии и режиссёры?
С одной стороны, существует, государство, объявляющее темы этого года, предлагается режиссёрам снимать кино, под которое, скорее всего, будут выделены приличные бюджеты. А с другой стороны, есть продюсеры, которые сами предлагают определённые темы, выдвигают их на гранты для получения денег от фонда кино и администрации культуры. И они это делают, и после этого два совета (сначала экспертный, а потом попечительский) решают, кому деньги выделить, а кому нет, и сколько. Экспертный совет, в который я вхожу, оценивает художественную состоятельность и профессиональность тех или иных сценариев, заявок, планов, проектов, а попечительский совет уже распределяет бюджет между теми людьми, за которых проголосовали эксперты, выдавая или не выдавая им деньги. Каким-то на возвратной основе, каким-то на безвозвратной. Там довольно сложная система, потому и существует несколько способов запросов этих грантов.
Сейчас существуют такие лозунги как «Современный кинематограф умер», или «Современное кино стало бездушным», или «Сценаристы стали ориентироваться не на эмоциональную составляющую» и так далее…
Это звучит ещё с тех самых пор, как кинематограф обрёл звук и перестал быть немым. Каждая такая техническая реформа приводит к тому, что огромное количество людей, ретроградов, считающих, что раньше трава была зеленее, говорят, что кинематограф умирает. По-моему, это всё полная ерунда, хотя она весьма субъективна тоже. Если для вас кинематограф только Феллини, то как только он умер, то и кино умерло. На это нечего возразить. Но если для вас кинематограф – это постоянно изменяющаяся форма искусства, которая всё время ищет какие-то новые формы выражения, то, конечно, он не мертв, а живее всех живых. Я, как и многие мои коллеги, к концу каждого года составляю список из 10 лучших картин. У меня не было ещё ни одного года, чтобы все, что мне понравилось, вошли в эту десятку. Всегда есть фильмов 15-20 и мне приходится какие-то из них выбрасывать из этого топа.
На Ваш взгляд, сильно ли различается кино ХХ и ХХI века?
На мой взгляд, оно различается, но не сильно, потому что все переходы плавные, а люди, которые снимают в ХХI веке, – те, кто сформировались и учились в ХХ веке. О каких-то принципиальных различиях мы сможем говорить, когда мы дойдём до середины столетия, не раньше.
Профессия кинокритика сильно изменилась по сравнению с тем, что было раньше? Например, 10 лет назад.
Она сильно изменилась, потому что всё изменил Интернет. Печатное СМИ, по сути дела, умирает или теряет свою влиятельность, а электронное СМИ, телевидение, радио, наоборот, её набирают. Мы видим, какое огромное влияние на умы и сердца людей оказывает телевидение, которое они смотрят, видим, что никак не меняется ситуация с радио, но оно не теряет своей популярности, так как люди слушают его в автомобилях и не готовы от этого отказываться, и наблюдаем, что в Интернете формируется огромное количество разных новаторских, новых форм СМИ или заменителей СМИ. Поэтому журналистское поле для кинокритических талантов не сужается, а иногда даже расширяется или остаётся прежним. Что меняется, так это сама ситуация экспертной оценки. Раньше эксперту никто не мог возразить, но сейчас, когда это всё существует и в Интернете тоже, потребитель там активен: он может комментировать, излагать альтернативную точку зрения, и если он это делает остроумно и ярко, то может собирать больше «лайков» и просмотров чем тот, кого он комментирует. Эксперт потерял своё право на единственность, уникальность и эксклюзивность. В этих обстоятельствах эксперту приходится быть либо умнее всех остальных, либо доступнее, либо талантливее всех остальных излагать, чтобы всё-таки его уровень отличался от уровня экспертной оценки читателя, зрителя, слушателя. В сущности, мы находимся в ситуации, которую описывал Даниил Хармс, когда писатель выходит и говорит: «Я писатель!», а читатель говорит: «А, по-моему, ты говно!». Вот это сейчас и происходит. Любой писатель, который может заявить, что он писатель, а это можно сказать не только прямым текстом, но и написав книгу, может встретить читателя, который с полным правом ему ответит, как описывал Хармс. Раньше читатель такое мог говорить про себя, сейчас – вслух. Хорошо это или плохо я затрудняюсь сказать, но это сегодняшняя реальность. Я ощущаю себя в постоянном диалоге со своими читателями или со зрителями фильмов, о которых пишу, или с другими критиками, блоггерами, и нахожусь в полном комфорте, не чувствую себя униженным ими. Тем более, что если диалог слишком «низок», то никто не заставляет меня его поддерживать.
Хорошо. А как Вы относитесь к антипиратскому закону? Насколько он сейчас действенен?
Я отношусь очень положительно, так как пиратство губит на корню прокат в России и в особенности авторского кино, которое априори не является коммерческим. Если зритель потерян, так как скачал всё в Интернете, то это обидно. С другой стороны, я ни к какому закону в Российской Федерации не отношусь абсолютно положительно, так как продуманы и исполнены они, как правило, весьма плохо, и их применение всегда избирательно, то есть наказываются те, кто несимпатичны. К одним он мягок, а к другим чересчур строг. Кроме того, я понимаю, что в нашей стране для огромного количества людей, живущих в провинции, единственный способ посмотреть огромное количество важных фильмов – это скачать, так как просто нет других вариантов. Я не могу одобрить жителя Москвы, который вместо того, чтобы сходить в ближайший кинотеатр и посмотреть фильм, качает его и кормит пиратов, но не могу осудить жителей маленьких городов, где единственный кинотеатр просто не взял это кино в прокат, за то, что скачали его.
И последний вопрос. Как Вам кажется, что необходимо изменить или приобрести российскому кинематографу, чтобы выйти на новый уровень?
Российскому кинематографу стоит прекратить гордиться предыдущими заслугами, тем более, что это не их заслуги, а советского кино, что совершенного другая вещь. И начать относиться к себе адекватно, то есть как к молодой и очень несовершенной кинематографии, которой надо ещё учиться, учиться и еще раз учиться. Когда мы обретём эту самокритичность, которой никто не научит, тогда сразу дела пойдут лучше, и начнут появляться молодые, талантливые и интересные фильмы и авторы.
Автор: Анна Юз
Фото: Анастасия Белякова
[:en]
27 августа в России отмечали профессиональный праздник все кинематографисты и просто любители отечественных лент. Свою историю День российского кино ведет с 27 августа 1919 года, и потому имеет богатую историю. Сейчас российский кинематограф занимает важное место в мировой киноиндустрии и в культуре в целом. Нам предоставилась возможность пообщаться с известным российским кинокритиком Антоном Долиным, который поделился с читателями своим мнением о российском и зарубежном кино, роли государства в нём и о самой профессии кинокритика.
Антон Владимирович, я хотела бы начать с истории того, как Вы стали кинокритиком? В какой момент Вам пришла в голову эта идея, и почему Вы захотели заниматься этой профессией?
Знаете, то что я стал кинокритиком, это чистая случайность. Так сложилась судьба. Это вовсе не было моей мечтой с детства или юности. Кино совершенно не является сейчас моей любимой сферой в области культуры и искусства. Просто получилось, что, когда я ближе к концу 90-х годов заканчивал филологический факультет МГУ, филологу можно было либо эмигрировать, либо искать работу не в профессиональной сфере, либо идти учителем русского и литературы в школу или оставаться работать на кафедре, что совершенно не давало возможности не только кормить предполагаемую семью, но и даже снять комнату. Поэтому я пошел, как очень многие мои сотоварищи по факультету или по другим гуманитарным факультетам, работать журналистом. Я попал на «Эхо Москвы», так как моя мама была хорошо знакома с тамошними ведущими и руководством станции. Пришёл туда в качестве стажёра, работал за копейки, но с удовольствием, и понемногу начал учиться журналистской работе. А потом так вышло, что меня всё чаще стали использовать для работы не по политическим или экономическим вопросам (этим занимаются все), а по культурным, потому что бэкграунд в области, скажем, литературы или кино, у меня был более глубокий, чем у некоторых моих коллег. И вот я всё чаще стал делать материалы про кино, книги, спектакли. И получилось, что в какой-то момент мне пришла в голову идея поехать на Каннский фестиваль, после того, как я уже года два работал на «Эхо Москвы». Я был в этот момент в командировке в Европе, на Саммите НАТО как корреспондент «Эхо Москвы», и попал на кино Ларса фон Триера «Идиоты», который только что был представлен на Каннском фестивале, о чём писали газеты. Я решил, что через год попробую кредитоваться в Канны с «Эхо Москвы». Этот процесс, как аккредитация, так и выбивание из руководства радиостанции довольно скромной, но для меня в тот момент значительной суммы на командировку, оказался безболезненным. Так я попал в Канны. Разумеется, мне нужно было не только смотреть фильмы, но и об этом что-то рассказывать, писать. Таким образом, я начал писать о кино. Вроде, у меня это получалось. Познакомился со старшими коллегами-критиками, они меня воодушевили, сказали, что получается неплохо.
Потом прошло некоторое время, в России поменялась власть, президентом стал Путин, мне стало крайне неприятно заниматься репортерской работой, связанной с политикой, и я решил переквалифицироваться в кинокритики. Постепенно, посредством тренировки, постоянного писания, просмотра фильмов я к этому пришел. Таким образом, мой выбор никак не связан с какой-либо внутренней страстью и желанием.
Получается, специально на кинокритика Вы не учились?
Никогда. Учился филологии, в дипломе стоит «преподаватель русского языка и литературы». Правда, в моей диссертации «История советской повести-сказки» есть целая глава о сказках в советском кино. То есть отчасти можно сказать, что и это входило в мои профессиональные обязанности. Но только отчасти.
Есть, например, сайт Kinopoisk, и там кто угодно может написать рецензию. Есть ли какая-либо разница между профессиональным кинокритиком или непрофессиональным? По каким критериям Вы пишите свои рецензии и отзывы?
Во-первых, отзывы я не оставляю, так как не понимаю, зачем это нужно. Это работа блоггеров, их способ самовыражения. У меня нет такой проблемы и потребности в этом.
На вопрос «профессиональный-непрофессиональный» смотрю довольно цинично. Мне кажется, что это познается эмпирическим путем. Если ты занимаешься кинокритикой, тебе за это платят, и кто-то тебя читает, слушает или смотрит, то ты по факту являешься кинокритиком. Если у тебя образование кинокритика, но не следишь за процессом, а сидишь в библиотеке и читаешь про Эйзенштейна, значит, ты историк-киновед, а не кинокритик. Если же ты имеешь образование кинокритика, но у тебя есть свой бизнес или стал продюсером кино, то ты и есть бизнесмен или продюсер, но не кинокритик. Кинокритик – тот, кто практикует кинокритику. Потому что он прежде всего отслеживает кинематографический процесс, то, что происходит в нём ежедневно. И если не занимаешься отслеживанием, анализом или какой-либо рефлексией на эту тему, то ты уже не являешься кинокритиком. И напротив, ты имеешь другое образование или даже никакого, но следишь за кинопроцессом и способен его осмыслять так, чтобы за это платили, и другим людям это было бы важно и интересно, то ты являешься кинокритиком.
Таким образом, я являюсь кинокритиком и уже более 16 лет зарабатываю на этом деньги, смотря кино в кинотеатре или обозревая его на кинофестивалях.
У Вас были конфликты непосредственно из-за Вашей работы?
Конечно, невозможно всем угодить. Мною всегда недовольна часть читателей, так как наши мнения расходятся. Я предполагаю, что если бы в Facebook существовала кнопка dislike, то на три положительных приходился бы один отрицательный. И это совершенно нормально.
Часто создатели отечественного кино, если я их за что-то покритикую или обругаю, бывают очень этим недовольны. У меня достаточно большая аудитория, поэтому бывали случая, когда из-за моей критики фильм собрал не очень много денег в прокате. Тогда авторы картин, продюсеры и режиссеры могут подумать, что часть вины не в том, что фильм нехороший, а потому что я плохо о нём написал. В этом случае, они сильно злятся, ругаются, иногда пишут мне или где-нибудь у себя излагают свое негативное мнение обо мне. Это тоже в порядке вещей.
И, наконец, есть коллеги, которые очень часто не согласны со мной, недовольны, как я анализирую кино и что о нём говорю. И это тоже абсолютно нормально, так как у каждого – своё мнение, свои пристрастия, отношение к тому, что творится в кино. Любой человек может быть недоволен тем, что его мнение не совпадает с чужим. Это норма. На мой взгляд, критик, которым довольны все, плохой критик. Но, к счастью, я таких практически не знаю.
Что именно привлекает Вас в профессии кинокритика и какие негативные стороны Вы можете выделить?
Здесь есть две совершенно разные, никак не связанные друг с другом стороны: прагматическая и глубоко личная. В первой меня абсолютно всё устраивает, иначе я давно бы уже занялся чем-нибудь другим. Я достаточно хорошо пишу, мне не свойственен страх чистого листа, не переживаю, что критика будет плохой или не такой. Точнее, я настолько не уверен в себе, что не знаю другого способа бороться со своими несовершенствами, кроме как самосовершенствоваться, всё время работая. Поскольку у меня большая аудитория, я востребован и могу этим зарабатывать, то можно сделать вывод, что работаю профессионально и качественно. Именно это меня и привлекает.
Что касается глубоко индивидуальной стороны, то тут немного сложнее. Я по натуре человек, подсаженный на культуру. Это мой главный наркотик. Я очень мало пью, не употребляю наркотики, не курю, у меня стабильная семейная жизнь. Мои радости жизни — новые книги, музыка, спектакли, выставки, фильмы. И таким я был всегда. Я занимаюсь тем, что мне действительно нравится. Не понимаю коллег, которые жалуются, что приходится смотреть кино, даже если оно плохое. Мне интересно любое кино, которое смотрю, независимо от его качества. Но с другой стороны, как человек, глубоко укоренённый в потреблении самой разной культуры, понимаю, что кино — это, пожалуй, один из самых презренных видов искусства. То есть, в сравнении с литературой, архитектурой, классической музыкой, театром кино – ничтожно. Оно молодо, инфантильно, несовершенно, рассчитано, как правило, на пассивное употребление. Поэтому при любви к кино, у меня нет чрезмерного пиетета к нему. Мне достаточно посмотреть на любую картину Брейгеля, даже на репродукцию, или прочитать две-три страницы Расина, чтобы понять, что кино рядом с этим не стоит и выеденного яйца. Величайший режиссер Бергман, после того как послушал «Страсти по Матфею» в исполнении Карла Бёма, писал, что рядом с музыкой Баха он — никто и бессилен. И я понимаю эту систему приоритетов и не боюсь разоблачать кино, смеяться над ним, критиковать его в любой форме, несмотря на то, что сам не способен снять фильм, и никогда не думал об этом, и не пытался. Всё равно у меня нет чрезмерного почтения к кино. А любовь есть, поэтому мне легко заниматься кинокритикой.
Вы можете назвать основные различия между нашим, отечественным кинематографом и зарубежным?
Базисно различий нет. И в Америке, и во Франции, и в Уганде люди снимают кино по одним и тем же принципам. Одни хотят на этом прославиться или заработать денег, заполучив как можно большую аудиторию. Другие стремятся выразить своё внутреннее «Я» и поговорить о чём-то, что для них важно, со зрителем. И, как всегда, талантливых людей меньшинство. Это правило, и оно везде одинаковое. Глобально – нет разницы. Но в деталях разница огромная, непреодолимая по ряду причин, которые в коротком интервью не изложить.
Западный и восточный кинематограф развивался десятилетиями по принципу свободного рынка. То есть продюсеры и режиссеры пытались понять, что публике интересно. В зависимости от этого формировалась система жанров, звёзд режиссуры и актерского ремесла, премии. В России же на протяжении семидесяти лет правительство решало, что нужно народу, не спрашивая его самого. И система жанров, приоритетов формировалась, исходя из этого. Это абсолютно другой подход. Больше того, в конце 1980-ых – начале 1990-ых эта система полностью разрушилась. Новую пытались строить по аналогии с западной, но, чтобы это сделать, необходимо было создать коммерческую систему прокатов, на что ушло ещё десять лет. К этому моменту поменялись государственные приоритеты. Государство стало делать ставку на пропаганду, какие-то вещи, которые казались не столь прибыльными, сколько полезными и необходимыми. Все режиссёры и продюсеры оказались перед сложным выбором: соответствовать запросам государства, получая субсидии на кино, или пытаться работать самостоятельно, но не надеяться на коммерческую прибыль. На Западе же этой дилеммы не существует. Там, во-первых, самый атрхаусный, антиправительственный фильм может быть очень прибыльным, так как у него есть рынок, формировавшийся десятилетиями. С другой стороны, для человека, снимающего коммерческое кино, будь он Люк Бессон или Стивен Спилберг, было бы унизительно просить субсидию у Правительства (а все наши создатели отечественного блокбастера всегда просят её у государства), а тем более принимать указания, что в фильме должно быть, а чего не должно быть. Они все работают исключительно исходя из нужд зрителя, которые пытаются удовлетворить, и тем самым заработать.
Какие, на Ваш взгляд, новые отечественные и зарубежные фильмы заслуживают пристального внимания?
Из самых новых я могу назвать два фильма, которые ещё не вышли в прокат. Они принимают участие в Венецианском фестивале. В конкурсе принимает участие фильм «Франкофония» Александра Сокурова. Картина определенно должна приковать внимание любых мыслящих зрителей. Также фильм «Событие» Сергея Лозницина, режиссёра, который родился в Белоруссии, учился в Киеве и на высших курсах в Москве, потом работал в Петербурге, а сейчас живёт в Германии. Его фильм сделан на деньги голландских фондов, но при этом это документальная картина, рассказывающая о путче в Петербурге и снятая на русском языке. Безусловно, это картина, которая говорит о нас, с нами. Она должна быть очень интересна. Эти два фильма — первые, которые приходят на ум.
Если говорить о тех, что уже вышли, то фильм «Под электрическими облаками» Алексея Германа-младшего, который участвовал в Берлинском кинофестивале и получил там приз.
Мне самому крайне любопытно посмотреть фильм «Про любовь» Анны Меликян, который победил на Кинотавре в Сочи. Я не был там и не видел фильм, но знаю, что Анна очень талантлива, а потому очень жду встречи с этим фильмом.
«Ангелы революции» Алексея Федорченко также является прекрасной фантастической и реалистичной картиной с очень хорошими актёрами. Она награждена в Сочи и на ряде других фестивалей. Осенью должна выйти в прокат.
Замечательная лента «Милый Ханс, дорогой Петр» Александра Миндадзе, которая участвовала в Московском фестивале. Я называю именно фестивальное кино, так как оно мне интереснее, чем коммерческое. Но если говорить о последнем, то я уверен, что «Самый лучший день» Жоры Крыжовникова, автора «Горько!» и «Горько! 2», будет интересным. Эта караоке-комедия с Дмитрием Нагиевым, Михаилом Боярским должна выйти под Новый Год. Я убежден, что это будет что-то очень хулиганское, талантливое и яркое.
Как Вы оцениваете уровень подготовки съёмочной команды и актеров российского кинематографа?
Уровень очень разный. У нас есть очень профессиональные люди, которые учились за рубежом, в России, в СССР или просто самоучки. С другой стороны, есть люди, которые имеют множество дипломов, премий или работали по всему миру, но по мировым меркам совершенно непрофессиональны. Тем не менее они за счёт каких-либо талантов или ухищрений умудряются существовать в кино и даже быть достаточно успешными.
Но если вы будете смотреть топовые произведения, такие как «Ида» Павликовского и «Левиафан» Звягинцева, то не увидите качественной разницы в продакшне, игре актёров, но сможете различить режиссёрские стили и методы. Но с точки зрения профессионализма они одинаковы. Если вы будете смотреть европейский фильм о войне, не американский, так как там на порядок большие деньги, а рядом с ним Бондарчука, то не увидите принципиальной качественной разницы. Это будет такое же коммерческое кино с достаточно качественными спецэффектами, говорящее со своей национальной аудиторией.
Какая самая популярна тема в кино в России?
В России нет одной популярной темы. Огромная страна, очень большой кинематограф и невозможно всё это свести к одной схеме, но этот год, как мы знаем, 70-летие завершения Второй Мировой войны, и многие фильмы, связанные с государственным заказом, с большими бюджетами, снимались непосредственно к этой дате. Что касается кино авторского и некоммерческого, то здесь можно скорее говорить том, что оно не имеет и не имело преимущественных тем, которые были бы всеобщими лейтмотивами. Ведь что такое «авторское кино»? Это кино авторов, людей, у которых есть свой стиль, свой круг тем, своя эстетика. Поэтому общее, могу сказать, только одно — наш кинематограф, как коммерческий, так и некоммерческий, боится нашей российской реальности и есть все основания для этого страха. Одно из оснований – это то, что есть законы. Например, если фильм говорит о чём-то непристойном или в нём присутствует нецензурная лексика, то это становится незаконным. Кроме того, есть боязнь отражения той современной реальности, которая вообще мало кого радует. И для того, чтобы не заниматься лакировкой действительности, то есть не говорить о том, какая прекрасная нынешняя Россия, как все светло и радостно, многие режиссеры и продюсеры находят выход в жанровом кино, в уходе в прошлое или в будущее, параллельные миры, иначе говоря, не фильмы о том, что вокруг нас, а о чём-нибудь другом. Есть, конечно, что-то вроде «Левиафана», но редко.
Ведь в российском кино есть цензура, она гласная. А есть негласная?
Ну да. Негласная цензура – это самоцензура. О негласной цензуре в форме тайного звонка министра культуры продюсеру со словами «не снимай об этом» я не слышал. Что касается самоцензуры, когда человек ограничивает себя в каких-то темах, то вне всякого сомнения да, она есть. Если кто-нибудь сейчас захочет снять фильм о том, что ополченцы на Донбассе – это подлецы, убийцы и террористы, то такой фильм вряд ли будет снят, так как любой продюсер в здравом уме не даст под такой проект деньги, хотя официально Россия к ним никакого отношения не имеет и вроде даже не поддерживает. И непонятно, почему нельзя изобразить и такое мнение о них. Хотя если кто-нибудь захочет снять фильм о том, какие все ополченцы молодцы, то не думаю, что это встретит какое-нибудь сопротивление. Иначе говоря, есть какие-то негласные табу, которые связаны с официальной российской политикой, с установкой, которую дал президент, не лично, конечно же, а косвенно через свои обращения и так далее. Что-то сильно противоречащее этому говорить вслух не возбраняется, но снимать за большие деньги кино об этом уже рискованно. Единственный вид фильмов, в котором у нас пока еще позволено всё — документальные фильмы, их можно снять и на телефон, и на любительскую видеокамеру, выложить на YouTube, если они не получат прокатного удостоверения, то есть с этим можно делать что угодно, и люди это делают. Программа «Артдокфест», которая проводится каждый год и показывает много таких фильмов, ярко свидетельствует об этом. Если речь идёт об игровом кино, где большие бюджеты и необходимо прокатное удостоверение, то существует целый ряд табуированных тем, связанных с политической ситуацией в Российской Федерации. Например, только что вынесен «приговор» Олегу Сенцову. У определённой части общества существует мнение, что это политический заказной процесс, и он невиновен. Снять игровой фильм, рассказывающий о таком процессе, где в таком свете будет представлен герой, пусть даже фиктивный герой с придуманной фамилией, но с прототипом Сенцова, невозможно. Никто за это не возьмётся. И это, кстати, случай самоцензуры, нигде нет нормативного акта, запрещающего сделать это кино, но ни один продюсер и инвестор в здравом уме за такое не возьмётся, а если бы и взялся, то ни один кинотеатр не решился бы такое показывать.
Относительно государственных заказов – как именно выбираются сценарии и режиссёры?
С одной стороны, существует, государство, объявляющее темы этого года, предлагается режиссёрам снимать кино, под которое, скорее всего, будут выделены приличные бюджеты. А с другой стороны, есть продюсеры, которые сами предлагают определённые темы, выдвигают их на гранты для получения денег от фонда кино и администрации культуры. И они это делают, и после этого два совета (сначала экспертный, а потом попечительский) решают, кому деньги выделить, а кому нет, и сколько. Экспертный совет, в который я вхожу, оценивает художественную состоятельность и профессиональность тех или иных сценариев, заявок, планов, проектов, а попечительский совет уже распределяет бюджет между теми людьми, за которых проголосовали эксперты, выдавая или не выдавая им деньги. Каким-то на возвратной основе, каким-то на безвозвратной. Там довольно сложная система, потому и существует несколько способов запросов этих грантов.
Сейчас существуют такие лозунги как «Современный кинематограф умер», или «Современное кино стало бездушным», или «Сценаристы стали ориентироваться не на эмоциональную составляющую» и так далее…
Это звучит ещё с тех самых пор, как кинематограф обрёл звук и перестал быть немым. Каждая такая техническая реформа приводит к тому, что огромное количество людей, ретроградов, считающих, что раньше трава была зеленее, говорят, что кинематограф умирает. По-моему, это всё полная ерунда, хотя она весьма субъективна тоже. Если для вас кинематограф только Феллини, то как только он умер, то и кино умерло. На это нечего возразить. Но если для вас кинематограф – это постоянно изменяющаяся форма искусства, которая всё время ищет какие-то новые формы выражения, то, конечно, он не мертв, а живее всех живых. Я, как и многие мои коллеги, к концу каждого года составляю список из 10 лучших картин. У меня не было ещё ни одного года, чтобы все, что мне понравилось, вошли в эту десятку. Всегда есть фильмов 15-20 и мне приходится какие-то из них выбрасывать из этого топа.
На Ваш взгляд, сильно ли различается кино ХХ и ХХI века?
На мой взгляд, оно различается, но не сильно, потому что все переходы плавные, а люди, которые снимают в ХХI веке, – те, кто сформировались и учились в ХХ веке. О каких-то принципиальных различиях мы сможем говорить, когда мы дойдём до середины столетия, не раньше.
Профессия кинокритика сильно изменилась по сравнению с тем, что было раньше? Например, 10 лет назад.
Она сильно изменилась, потому что всё изменил Интернет. Печатное СМИ, по сути дела, умирает или теряет свою влиятельность, а электронное СМИ, телевидение, радио, наоборот, её набирают. Мы видим, какое огромное влияние на умы и сердца людей оказывает телевидение, которое они смотрят, видим, что никак не меняется ситуация с радио, но оно не теряет своей популярности, так как люди слушают его в автомобилях и не готовы от этого отказываться, и наблюдаем, что в Интернете формируется огромное количество разных новаторских, новых форм СМИ или заменителей СМИ. Поэтому журналистское поле для кинокритических талантов не сужается, а иногда даже расширяется или остаётся прежним. Что меняется, так это сама ситуация экспертной оценки. Раньше эксперту никто не мог возразить, но сейчас, когда это всё существует и в Интернете тоже, потребитель там активен: он может комментировать, излагать альтернативную точку зрения, и если он это делает остроумно и ярко, то может собирать больше «лайков» и просмотров чем тот, кого он комментирует. Эксперт потерял своё право на единственность, уникальность и эксклюзивность. В этих обстоятельствах эксперту приходится быть либо умнее всех остальных, либо доступнее, либо талантливее всех остальных излагать, чтобы всё-таки его уровень отличался от уровня экспертной оценки читателя, зрителя, слушателя. В сущности, мы находимся в ситуации, которую описывал Даниил Хармс, когда писатель выходит и говорит: «Я писатель!», а читатель говорит: «А, по-моему, ты говно!». Вот это сейчас и происходит. Любой писатель, который может заявить, что он писатель, а это можно сказать не только прямым текстом, но и написав книгу, может встретить читателя, который с полным правом ему ответит, как описывал Хармс. Раньше читатель такое мог говорить про себя, сейчас – вслух. Хорошо это или плохо я затрудняюсь сказать, но это сегодняшняя реальность. Я ощущаю себя в постоянном диалоге со своими читателями или со зрителями фильмов, о которых пишу, или с другими критиками, блоггерами, и нахожусь в полном комфорте, не чувствую себя униженным ими. Тем более, что если диалог слишком «низок», то никто не заставляет меня его поддерживать.
Хорошо. А как Вы относитесь к антипиратскому закону? Насколько он сейчас действенен?
Я отношусь очень положительно, так как пиратство губит на корню прокат в России и в особенности авторского кино, которое априори не является коммерческим. Если зритель потерян, так как скачал всё в Интернете, то это обидно. С другой стороны, я ни к какому закону в Российской Федерации не отношусь абсолютно положительно, так как продуманы и исполнены они, как правило, весьма плохо, и их применение всегда избирательно, то есть наказываются те, кто несимпатичны. К одним он мягок, а к другим чересчур строг. Кроме того, я понимаю, что в нашей стране для огромного количества людей, живущих в провинции, единственный способ посмотреть огромное количество важных фильмов – это скачать, так как просто нет других вариантов. Я не могу одобрить жителя Москвы, который вместо того, чтобы сходить в ближайший кинотеатр и посмотреть фильм, качает его и кормит пиратов, но не могу осудить жителей маленьких городов, где единственный кинотеатр просто не взял это кино в прокат, за то, что скачали его.
И последний вопрос. Как Вам кажется, что необходимо изменить или приобрести российскому кинематографу, чтобы выйти на новый уровень?
Российскому кинематографу стоит прекратить гордиться предыдущими заслугами, тем более, что это не их заслуги, а советского кино, что совершенного другая вещь. И начать относиться к себе адекватно, то есть как к молодой и очень несовершенной кинематографии, которой надо ещё учиться, учиться и еще раз учиться. Когда мы обретём эту самокритичность, которой никто не научит, тогда сразу дела пойдут лучше, и начнут появляться молодые, талантливые и интересные фильмы и авторы.
Автор: Анна Юз
Фото: Анастасия Белякова
[:]