Хотите понять общество? Обращайтесь к самым его простым и неосмысленным действиям, причины которых заложены в психологии масс, выражены через культурные архетипы. Коллективное бессознательное, содержащее в себе эти архетипы, слишком велико и с трудом влезает в корсет приличия, который расходится при каждом неловком движении. Поэтому искусство и область табуированного часто пересекаются.
Таких точек пересечения несколько. Это может быть живопись, которая переступает нормы приличия. Это может быть музыка социального протеста, призывающая к радикальным переменам в устоявшемся устройстве общества. И это может быть кинематограф, который напрямую или опосредовано транслирует подавляемые чувства зрителя: страх или желание.
И страх, как наиболее сильная и, если можно так выразиться, древняя эмоция, вызывает особый интерес у исследователей. А массовый кинематограф, который взаимодействует непосредственно с широкой аудиторией, становится прекрасным инструментом для изучения этой самой аудитории.
Кино на разных этапах своего развития имело свои приоритеты, но пугало оно всегда. Ещё до классического периода 30-х годов с «Дракулой» и «Франкенштейном», до прософобии (боязни научного прогресса – прим. автора) 50-х, когда главным чудовищем была вышедшая из под контроля радиация («Годзила», «Это прибыло со дна моря»), до религиозных картин 70-х во главе с «Изгоняющим дьявола», которые нашли своё продолжение в слэшерах (жанр ужасов, где маньяк последовательно убивает своих жертв – прим. автора) 80-х годов («Кошмар на улице вязов», «Пятница 13-ое»). До всего этого, в самом начале, движущийся поезд, вдруг возникший на поверхности покрывала в Париже в 1896 году, вызвал не восторг, не восхищение, а страх. Люди в панике начали выбегать из кинотеатра.
И неслучайно тогда, в преддверии двадцатого века, именно поезд как символ неумолимо наступающего будущего, рвущегося без остановки вперёд, заставил людей броситься прочь из зала. Поезд напомнил им, что ждать их никто не будет, что оставшиеся на перроне – это те, кто канут в небытие, и что билетов ограниченное количество. Тогда люди испугались не поезда, а того, что они могут на него опоздать.
Но чего же мы боимся сейчас? О каких страхах напоминает кинематограф современному человеку? Для ответа на этот вопрос, сначала нужно понять, кто представляет на экране наш ужас перед действительностью. Какой персонаж кинематографа аккумулирует наши страхи и преображает их в художественный образ? Делает ли это достопочтенный граф с очаровательным румынским акцентом и всё его многочисленное племя, или огромные механические роботы, переставшие подчиняться людям, или буйствующие радиоактивные мутанты? А может, это средневековые демоны, овладевающие телами и душами людей? Или, в конечном счете, хитроумные маньяки, подстерегающие нас в шкафу?
Вампиры давно перестали быть главным «пугалом» киноэкрана. Представители другой культуры, чужаки, мигранты, образом которых стал первый киновампир, сыгранный Максом Шреком, были плавно вытеснены из области пугающего изменениями, вызванными глобализацией. Когда ты едешь на немецкой иномарке в японский ресторан, слушая по радио английскую песню, акцент румынского аристократа перестаёт тебя пугать. А популярность киносаги «Сумерки» говорит о том, что «иной», «непохожий», сейчас является притягательным образом для аудитории. Наука, в свою очередь, так прочно вошла в наш обиход, что кажется, будто скоро дети будут быстрее учиться печатать, чем писать. И поэтому мы абсолютно уверены, что сломавшегося гигантского робота, громящего город за городом, нужно просто выключить и отнести в ближайший сервер техподдержки. Ещё пока держат свои позиции страшилки с инфернальной или потусторонней тематикой, но ужас перед этими картинами постепенно снижается и превращается в смех («Конец света 2013: апокалипсис по-голливудски»). Что же касается маньяков, то после «Молчания ягнят», образ эстетствующего убийцы скорее стал привлекать зрителя, чем пугать. Прибавим к этому поверхностное представление людей о психологии, которое уже стало всеобщим, в связи с этим возникшую тотальную рационализацию мотивов преступника, и, в конечном итоге, мы получаем совсем уж абсурдный образ «доброго» маньяка в сериале «Декстер» или фильме «Законопослушный гражданин».
На смену всем перечисленным образам сейчас пришли зомби (немного неправильное, но все же укоренившееся название, оживших мертвецов). Крупнобюджетные блокбастеры со звёздами первой величины, не собирающиеся сбавлять обороты сериалы, компьютерные игры, массовые флеш-мобы с переодеванием. Почему же зомби приобрели такую бешеную популярность?
Возможно, дело в том, что они прекрасно отражают нынешние страхи общества. А именно то, что люди боятся других людей, и в первую очередь тех, кого они не понимают. Людей из другой социальной группы, принадлежащих другой культуре. Что касается последних, то это необязательно должны быть иностранцы, ведь у соседей, принадлежащих к разным социальным группам, круг интересов и представления о мире в нынешнем обществе, могут разниться больше, чем у граждан двух стран. Это хорошо видно на примере наднациональных идеологий, таких как коммунизм. Испанский и американский коммунисты времен войны против Франко понимали друг друга лучше, чем двое американцев, один из которых был коммунистом, а второй консерватором в период маккартизма. И зомби служат наилучшей репрезентацией «непонятных людей».
Ещё в классическом фильме отца жанра Джорджа Ромеро «Рассвет мертвецов», где зомби медленно бродили по торговому центру, была издёвка над обществом потребления и над средним классом в целом. Но Ромеро не делал массового кино, а
«нынешние блокбастеры с ожившими мертвецами больше не критикуют средний класс, который делает кассу, а наоборот подыгрывает ему, спекулируя на его страхах.»
Так, самым ярким примером, того как зомби репрезентуют на экране образ других слоёв и социальных групп является фильм «Мировая война Z», в котором масса зомби, захлестывающая Америку, очень напоминает наплыв иммигрантов. Они быстрые, сильные, их много, и они способны к самоорганизации (сцена с живой пирамидой из зомби), вот что пугает средний класс.
Стоит, однако, заметить, что хотя зомби и вампиры могут являться прообразами иностранцев, иммигрантов, зомби более универсальны, и в зависимости от контекста могут играть роль не только иностранцев-чужаков, но и другие социальные группы, принадлежащие к той же нации, что и пугаемый средний класс. Эта универсальность возникает, во-первых, за счёт массовости (зомби практически всегда действуют группами, если не толпами), а во вторых за счёт отсутствие у зомби индивидуальности.
Очень важно, что зомби безличны. У «Дракулы» есть личность. Она есть у разных слуг сатаны или маньяков из слешеров. Даже у Годзилы она есть. А у зомби – нет. У них отсутствуют яркие запоминающиеся черты характера. Есть только внешние признаки. У одного нет челюсти, а у другого череп раздроблен. Человек смотрит на зомби так же, как и на людей, стоящих на соседнем эскалаторе. Разглядывает одежду, причёски, лица, но сами люди обезличены, к ним нет сочувствия, как нет его и к зомби. Редко кто-нибудь из героев узнаёт в наполовину разложившемся трупе своих знакомых или друзей. Но пройдя зачастую скоротечный этап внутренней борьбы, он лихо расправляется со своим прошлым («Ходячие мертвецы»).
«Фильмы про зомби учат жестокости к тем, кого не понимаешь.»
Стоит подчеркнуть, что появляются признаки сопротивления этой тенденции. Так, в фильме «Тепло наших тел» именно человеческие отношения позволили зомби снова стать людьми. Однако подобные фильмы теряются на фоне множества картин, где царит насилие и жестокость.
Но если взглянуть на это несколько отстраненно, сделать некоторое обобщение и отойти от идеи классового противостояния, не является ли оживший мертвец образом человека, который после условной «смерти» стал тебе непонятным, и поэтому невозможно дальше относиться к нему как к личности? «Смертью» может быть любая психологическая перемена в восприятии мира человеком. Неслучайно телевидение как ретранслятор и формообразующий механизм этих самых мнений называют «зомбо-ящиком», только потому, что люди, смотрящие множество телеканалов, становятся неспособными к коммуникации. Ведь в отличие от большинства других чудовищ, с зомби нельзя договориться. Может быть, раньше вы говорили на одном языке, но теперь ты можешь разобрать только невнятное мычание и слово «мозги», которое тоже ничего хорошего не сулит.
Что касается «источников заражения», то здесь наблюдаются две тенденции. Первая – появился интернет, где представлено бесконечное множество мнений об одних и тех же событиях. Однако известен эффект, заключающийся в том, что люди в интернете локализуются в окружении своих единомышленников. То есть, имея возможность самим регулировать число и характер своих источников информации, человек в конечном итоге выводит дискомфортные мнения из поля зрения, окружая себя только тем, с чем он согласен. Так появляется множество не связанных между собою групп людей, которые не могут понять друг друга и считают друг друга «зомби» или «ватниками» и «укрофашистами», если говорить о конкретных случаях.
Вторая – сокращение в печати и на телевидении различных точек зрения, приводит к тому, что в обществе исчезает дискуссия – единственная вакцина от «зомби-лихорадки». В этой ситуации многим, как Биллу Мюррею из фильма «Добро пожаловать в Зомбиленд», приходится притворяться «зомби», чтобы не быть съеденными.
Здесь также уместно будет вспомнить теорию мемов, разработанную Ричардом Докинзом. Эта теория, описанная автором в книгах «Эгоистичный ген» и «Бог как иллюзия», гласит, что идеи (мемы), их поведение в окружающей среде, их жизненный цикл и способы выживания схожи с теми же процессами, которые присущи живым существам, в частности, вирусам. И с этой точки зрения можно сопоставить путь, которым появляются зомби и которым они «размножаются», с теорией мемов. Появление зомби пусть и не всегда связано с вирусом («28 дней спустя», «Обитель зла»), но есть устойчивое представление о способе увеличения числа популяции этих монстров. Человек превращается в зомби после того, как его укусил другой зомби, то есть заразил его. Точно также идеи «заражают» людей переходя от одного человека к другому. И точно также как носитель идеи стремится донести свою идею до как можно большего числа людей, иногда с истинным упрямством ожившего мертвеца.
Поэтому сетевые организации и секты, которые пополняют свои ряды за счёт идеологии, распространяемой посредством рекламы и «вирусных» роликов действуют сейчас также успешно, как и Т-вирус («Обитель зла 3: Вымирание»), захвативший в кинокартинах весь мир. Запрещенная в России экстремистская организация ИГ действует по тому же принципу, и поэтому её сторонники так убеждены в собственной правоте, жестоки по отношению к противнику и абсолютно недоговороспособны. Да и свой аналог постоянно повторяемой кино-зомби мантре «мозги» у них тоже есть.
Разумеется, не голливудские блокбастеры научили вербовщиков и идеологов этим методам воздействия, они просто констатировали происходящие в мире процессы и показали их зрителю. А до зрителя, пусть и не всегда догадывающегося об этих процессах, доходят их отголоски, и поэтому кинозалы забиты до отказа.
Технический прогресс и всеобщая глобализация вырвали нас из границ географии и поставили лицом к лицу со всем миром. Люди, говорящие на другом (в широком смысле) языке, с другими представлениями о жизни, своими мотивами и побуждениями, оказались страшнее монстров и чудовищ. Мы осознали, что непонимание – это самое опасное, что может возникнуть между людьми, потому что если ты не понимаешь людей вокруг себя, в какой-то момент они могут просто тебя съесть.
Автор: Дмитрий Макутонин
Источник главного фото: https://i.ytimg.com