Андеграунд как явление, объединившее в себе официально непризнанные художественные течения в искусстве, в СССР возникло во второй половине 1950-х годов. Работы художников-авангардистов, которые противоречили канонам социалистического реализма, официально были запрещены. Поэтому художники подпольно собирались в квартирах, превращая их в салоны. Там, в камерной обстановке, царила полная свобода творчества. Оголенное, из внутреннего, а не внешнего мира, порой наивное искусство: абстракция, сюрреализм, экспрессионизм.

Портрет Георгия Костаки, художник Анатолий Зверев

В этих салонах была возможность выставить или продать свою работу. Продажи шли мимо государства, и, соответственно, были нелегальными. Основными покупателями советского запрещенного андеграунда были иностранцы и дипломаты, за которыми активно следил КГБ. Тем не менее работы советских авангардистов всё-таки сумели завоевать признание, в том числе благодаря стараниям коллекционера греческого происхождения Георгия Костаки, итальянского композитора и дирижера Игоря Маркевича, а также коллекционера Александра Глезера, которые приобретали картины подпольных художников, открывая их Западу.

С 1932 года в стране существовал единый стиль советского искусства – социалистический реализм. Однако в конце 50-х годов наступает «оттепель», а с ней, казалось, и новые возможности в искусстве. Стал снова выходить журнал «Америка», прошла первая выставка Пикассо в Москве. В 1959 году впервые проходит Американская национальная выставка, где помимо кока-колы и пончиков, посетители знакомятся с абстрактным экспрессионизмом Джексона Пол­лока, Марка Ротко, Виллема де Кунинга. Два года спустя открывается Французская национальная выставка, где помимо Ситроена и моды, представлены работы сюрреалиста Ива Танги и других. В это время молодые советские художники считывают, впитывают всё новое, как губка, получают новый опыт.

В декабре 1962 ситуация резко меняется. Хрущёв посещает выставку художников—авангардистов студии «Новая реальность» в Манеже, приуроченную к 30-летию московского отделения Союза художников СССР, где его взору предстаёт новое советское модернистское искусство. Генсек приходит в ярость, его грубые высказывания о картинах становятся скандально известными. Впрочем, подобные скандалы случались с Хрущёвым и прежде. Его знаменитое стучание ботинком по трибуне ООН также вошло в историю. Сохранилась стенограмма визита Хрущева в Манеж. Вот несколько строк из её записи:

«дерьмо», «говно», «мазня», «педерасты проклятые», «Запретить! Всё запретить!».

После это выставки авангардистов были запрещены..

В том же году проходит первая встреча представителей партии правительства с советской интеллигенцией, где новое искусство было подвергнуто жесткой критике. Досталось Андрею Вознесенскому и Марлену Хуциеву, впрочем, его гениальный фильм «Мне 20 лет» тогда не так сильно пострадал, как мог бы, – выход фильма был отложен, от режиссёра потребовали перемонтировать фильм.

Единственной «жертвой» после встречи стал художник Евгений Кропивницкий – он был исключен из Московского Союза Художников за организацию «Лианозовской группы».

С того момента модернистское искусство – неофициальное, диссидентское, альтернативное, другое. Или, как теперь принято называть, искусство нонконформистов.

Что значило выпасть из системы? Невозможность выставляться на публичных выставочных площадках страны и продавать свои работы означала полную художественную изоляцию. Образовывался свой круг андеграундной среды, где молодые художники продолжали свои концептуальные опыты, где зарождалась современная художественная мысль. Туда принимали абсолютно всех.

Это была такая советская богема в диссидентском духе, собиравшаяся в бараках, коммуналках и даже подвалах.

Внутри этой неофициальной среды появлялось множество новых теорий и практик, метафизические тексты, новые символы эпохи, советский поп-арт. Отсюда вышли такие художники, как Дмитрий Краснопевцев, Вла­димир Янкилевский, Оскар Рабин, писатель-мистик Юрий Мамлеев, а также самобытные художники, полумифические персонажи советского андеграунда: Анатолий Зверев, Владимир Яковлев и Василий Ситников. Зачастую судьба этих художников складывалась трагически: алкогольный угар, душевные болезни, эмиграция, ностальгия по стране, которая их не принимала, разбитые мечты, самоубийства.

Владимир Яковлев, фото А. Брусиловского

Это была другая вселенная. К примеру, Анатолий Зверев, который никуда не уезжал из России и не относился ни к одной художественной группе, был скитальцем и мог в день написать более 100 работ. Советская элита глядела на бродягу-художника Зверева, на человека в оборванном пальто, пьяного, без денег, как на божество, они преклонялись перед ним. А он рисовал их портреты в один присест – 10 минут и портрет готов. Мог импровизировать на рояле, любил на ходу рифмовать:

Я кристален как Сталин и чист как чекист.

В то время вообще было принято собираться на квартирах, все к друг другу ходили, без звонков, без предупреждений. Это был круг, где все всех знали – в маленькую коммунальную комнату набивалось по 20-30 человек. При этом было совершенно неважно, кто приходил: бездомный или профессор. Никаких классовых систем. Деньги здесь не играли большой роли, можно было быть вообще нищим. Так, в неформальных объединениях – в салонах – зарождалось искусство нонконформистов.

Лианозово – салон Кропивницких (конец 50-х — начало 70-х)

Барак в поселке Долгопрудный, где жили поэт и художник Евгений Кропивницкий и его жена – библиотекарь Ольга Потапова, стал центром современной художественной жизни Москвы. Там же недалеко от железнодорожной станции Лианозово жили породнившийся с ними один из лидеров московского подполья Оскар Рабин со своей женой Валентиной Кропивницкой.

Евгений Кропивницкий – духовный наставник, мастер старшего поколения, ученик знаменитых Серова и Коровина. Современники отзываются о нем, как о магнетической личности.

В арт-группу «Лианозово» также входили Лев Кропивницкий, Всеволод Некрасов, Ольга Потапова, Ян Сатуновский, Владимир Немухин и его жена Лидия Мастеркова. В духе абсолютной творческой свободы у него учились поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин. Каждое воскресенье здесь собирались не только подпольные художники и поэты, но и все те, кто хотели приобщиться к миру нового искусства. Здесь гуляли, пили, ели, спорили об искусстве, устраивались выставки. Именно за эту «лианозовскую школу» Евгения Кропивницкого исключили из МОСХа.

Слева направо: Евгений Кропивницкий, Ольга Потапова и Всеволод Некрасов, 1960-е годы

Одним из самых ярких представителей этой арт-группы был Оскар Рабин, который в тот период работал десятником на железной дороге. Рабин – мифолог барачного мира. Окружавший его барачный быт, унылые и мрачные Подмосковные пейзажи стали предметом изображения на картинах. Он показывал свою повседневность без прикрас, так как сам ее видел: деревянные дома, одинокие дворы и тесные закоулки, глухие заборы, бутылки водки и вина, консервные банки из-под тушенки, газеты. Пыль, грязь, снег, лужи, отчужденность, городская трагедия  – особенная метафизика, другая философия, иная реальность. Но в то же время через темные тона – свечение уюта. Все это противоречило героическим мотивам соцреализма, было оборотной стороной мифологии искусства социалистического реализма.

С другой стороны, Лев Кропивницкий, Лидия Мастеркова, Всеволод Немухин и Ольга Потапова стремились выйти из круга повседневной реальности через абстракцию. Некоторые из группы прошли тяжелые испытания. Например, Лев Кропивницкий. Он видел весь ужас войны, а затем девять лет сталинских лагерей. Абстрактная живопись дала художнику возможность максимально приблизиться к сути вещей, она была актом познания. Внутреннее содержание сделалось главным.

В 60-м году в «МК» вышел большой фельетон, назывался он «Жрецы помойки номер восемь». В фельетоне резко критиковались работы Оскара Рабина и других художников. Впрочем, тогда никаких страшных последствий для художников фельетон не повлек.

В 1974 году при организации очередной неофициальной выставки, которая была скорее вызовом режиму, в Битцевском парке в Москве власть вывела бульдозеры против картин, после чего вернисаж получил название «Бульдозерная выставка». Порванные картины, аресты художников, драки. Но одно дело досталось советским художникам и совсем другое корреспонденту The New York Times выбили зуб его же камерой. Событие вызвало большой резонанс в зарубежной прессе, западная пресса окрестила это столкновение «советским вудстоком». Благодаря массовому осуждению разгрома подобные выставки стали получать официальное разрешение, правда, этот период был недолгим.

В январе 1978-го Оскар Рабин получает намек от властей – ему и его семье дают туристическую визу в Париж. В июне 1978 года, когда художник был уже в Париже, Президиум Верховного Совета СССР издает Указ о лишении Оскара Рабина гражданства.

В Париж художник приехал, когда ему было 50 лет, с уже сформировавшимся художественным стилем. Форма письма у художника не меняется – его уникальный стиль бытовых символов остается, только это теперь предметы французского быта.

Южинский кружок

В тесной обстановке двух малюсеньких комнат коммунальной квартиры в Южинском переулке располагался самый мистический салон Москвы. Вокруг книги по эзотерике, мистике, философии. Хозяин этого подпольного салона – писатель Юрий Витальевич Мамлеев.

Мир «шизоидной» Москвы, как они себя именовали. В этом мире устремлялись в пределы метафизики, в поиске параллельных миров пытались преобразовать сознание, выходя за его пределы,  правда, не без помощи различных наркотических веществ. Людей собиралось так много, что некоторым приходилось сидеть на шкафах. В маленькой комнате царила атмосфера философии, черного юмора и абсурда, строились самые безумные планы.

Мамлеев подал заявление на выезд и в 1974 эмигрировал, вначале в Америку, потом во Францию, где и разработал свои философские идеи «России вечной», однако он всегда подчеркивал, что его идеи не имеют ничего общего с патриотизмом и уж тем более национализмом. Мамлеев стал основоположником метафизического реализма, чем-то схожим с латиноамериканским магическим реализмом, где мистика и повседневный быт сплетаются вместе.

Квартира-мастерская Василия Ситникова

В подвальной квартире на Лубянке по соседству с КГБ жил Ситников, о котором теперь ходит много разных легенд, одна краше другой. И, правда, судьба этого художника достойна съёмок отдельного кино. В молодости сидел в тюрьме, потом в дурдоме. В тюрьму Ситников попал за то, что во время войны подбирал немецкие листовки, надеясь использовать их как бумагу для рисования. Как рассказывает главный архивариус московского подполья Леонид Талочкин, в дурдоме во время войны художнику приходилось есть лягушек, чтобы не умереть с голоду. Когда Ситников перебрался в Москву, его имя быстро прошумело на всю столицу за своеобразие, талант, эксцентричность. Иностранцы особенно обращали внимание на его сходство с Распутиным, и он этим пользовался. Василий Ситников любил эпатировать публику, например, мог встретить гостей, стоя на руках. Игорь Дудинский рассказывал, что у Ситникова была своя отдельная молельная комната, обитая мехом.

Профессор всех профессоров (как он сам себя называл) у себя в квартире устроил «домашнюю академию», в которой, опять же по слухам, были какие-то драконовские методы обучения, сам профессор их именовал «шоковыми». И несмотря на то, что Ситникова называли деспотом и гипнотизером, к нему отовсюду тянулись художники. Он требовал от учеников стилевого разнообразия и совершенства техники. Как бы там ни было, точно известно, что обязательно нужно было отречься от всех своих старых работ и забыть всё, чему учили раньше, важной задачей было избавиться от зажимов и комплексов.

Василий Ситников, фото А. Брусиловского

Картины Ситникова – самобытные, яркие, такой русский ортодоксальный китч. На картинах то Кремль, то демоны, то Лавра с виртуозно прорисованными деталями – любимыми снежинками. Покупателей было достаточно – он был любимцем иностранцев и дипломатов, за то, видимо, и получил прозвище Вася – русский сувенир.

Как гласит легенда, Ситников не очень любил иностранцев и даже собирал домашних клопов в спичечную коробочку, чтобы потом выпускать их во всякого рода официальных местах, например, в американском посольстве.

Художнику пришлось эмигрировать, говорят, он ничего не смог забрать с собой кроме авоськи то ли с овощами, то ли с мылом. Ни одну свою работу вывезти не получилось. В эмиграции он жил и в Австрии, и в Америке, умер в одиночестве. Его работы имеются в собрании Музея современного искусства в Нью-Йорке и в частных коллекциях Европы и Америки.

К Василию Ситникову любил заходить Анатолий Зверев.

— Опять вы, Зверев! – встречал гостя Ситников, – я ведь говорил вам, не приходите в пьяном виде!

И тогда Зверев покидал квартиру Ситникова и ехал в салон к Аиде, в чьем доме всегда было полно народа.

Салон Аиды Сычёвой (середина 60-х — середина 70-х)

Поэтесса Аида Сычёва, жена выдающегося русского фотографа Владимира Сычёва, была известна под несколькими фамилиями (в том числе Хмелёва и Осипова). Каждый раз, когда она снова выходила замуж, она брала фамилию мужа. В середине 70-х этот салон был центром притяжения интеллигенции. Аиде нравилось вечное действо, когда вокруг нее собиралось общество. В те годы это уже была тусовка, состоявшая из дипломатов, партийных и православных. В квартире помимо гостей было пятеро детей. Зверев проводил здесь очень много времени и написал около сорока портретов Аиды.

Аида Сычёва вместе с мужем целенаправленно собирались уехать в Париж и им это удалось. Работы Сычёва, которые изображали повседневную жизнь обычных людей Советского Союза, печатались в таких журналах, как Paris Match, LIFE, также он работал в Vogue.

Салон Строевой-Титова

Хозяйка салона Елена Строева, жена художника Юрия Титова, была одной из участниц диссидентского движения и организаторов демонстрации 5 декабря 1965 на Пушкинской площади. Жила пара в сталинском доме, с высокими потолками, комната, где она принимала гостей, была просторная и светлая. На стенах висели религиозные картины Титова. В то время было много работ московского андеграунда, посвященных религиозной тематике. Некоторые художники-нонконформисты были открыто верующие, возможно, это был такой контрответ всей советской системе.

В салоне антисоветские идеи переплавлялись в монархические. Здесь царил похожий на Южинский мистицизм, бурные эмоции, самозабвение. Пара очень рвалась на Запад. Лена была в восторге от всего западного, идеализировала его, мечтала уехать. В 1972 пара эмигрировала.

У художника Владимира Вейсберга есть «Портрет Л. Строевой», на холсте у героини лицо «размытое». Рассказывают, что в эмиграции у Елены началась ностальгия, а с ней и депрессия. Возможно, это была тоска по тому артистическому советскому гетто, по сюрреалистической московской среде. В эмиграции, во время одной из тусовок, она поднялась на чердак и повесилась. Видимо, в этой трагической истории уже не играли значения ни идеология, ни государственная политика. Это уже был другой мир.

Виктор Романов-Михайлов (середина 80-х — начало 90-х)

Один из последних салонов, когда нонконформизм уже вышел из подполья и стал легальным, был салон Виктора Романова-Михайлова. Хозяин салона пел в церковном хоре глубоким басом «бас-профундо», был убежденным холостяком, жил в старом особняке на улице Рылеева, где и собиралась чуть ли не вся московская богема того времени. В салоне царил перестроечный хаос и алкоголический угар. Здесь собирались бандиты с тягой к искусству, женщины с тягой к деньгам и маргиналы высшего разряда с мечтами написать шпионский исторический роман, а также бедные художники. Это были времена вылетевшей пробки из под шампанского. Времена, когда ещё бедные художники существовали, а разбогатеть можно было в одно мгновение.

Анна Чередниченко, Виктор Михайлов, Жора Мажор, Константин Кудрявцев в салоне на Остоженке в 1997 г.

В итоге,  новая власть выселила Романова-Михайлова. Художник получил новое жилье на окраине, но туда переезжать не стал. Местом нового жилья стал строительный вагончик около Зачатьевского монастыря, где он устроился сторожем на стройку по соседству. Вся веселая компания переехала за ним в вагончик. Интеллигенция, бандиты, маргиналы собиралась вместе и жгли костры. Тут же постоянно обитал Анатолий Зверев. Он здесь и работал, и спал, и пил. С ним можно было говорить на любую тему: от классики до абсурда, от религии до астрологии.

При жизни Анатолий Зверев  не познал ни славы, ни богатства, художник-скиталец был известен узкому кругу людей. Только после смерти его творчество обрело широкого зрителя. Сегодня его работы находятся в собраниях Третьяковской галереи, Московского музея современного искусства, в Музее современного искусства в Нью-Йорке и других. В 2013 в Москве был открыт частный Музей АZ, где представлены работы Анатолия Зверева, а также других художников-нонконформистов.

Хозяин одного из последних салонов Виктор Романов-Михайлов умер, задохнувшись во время пожара на стройке.

Интенсивная художественная жизнь в квартирах породила такое понятие, как русское неофициальное искусство. Это был и экспрессионизм, и концептуализм, и поп-арт, и сюрреализм, и примитивизм. С одной стороны, встречи в квартирах были центром острой социальной критики действительности, с другой – центром авангардного мышления. На первый взгляд трудно понять, что объединяло этих московских художников, теперь уже, можно сказать, вошедших в новейшую историю русской живописи. Возможно, это был страх, новизна ощущений, нервозность, поиск больших смыслов и резкая индивидуализация. Художники пытались, исходя из пережитого и перечувствованного, и в соответствии с психологией века, создать новую живописную форму.

Автор: Анна Строе / Art-Dealer Media

Фото обложки: художники Анатолий Зверев и Дмитрий Павлинский