Возникновение ислама в Китае произошло во время правления династии Тан в VII веке: религия проявилась в северо-западных и южных провинциях по Великому Шёлковому пути из Средней Азии. Распространению ислама способствовали не только арабы, но также персы, тюрки, индийцы, что привело к формированию в стране исламского течения, отличного от классического арабского варианта. Процесс формирования ислама в Китае, как и многие преобразования, проникнувшие из других стран, подвергся китаизации и приобрёл национальный характер. Китайскому менталитету свойственна прагматичность: китаец-мусульманин («хуэй», «хуэйцзу») пойдёт в храм в том случае, когда необходимо решить определённую проблему, просто так он молиться не станет.

Возникает вопрос: как такая монотеистическая религия смогла «освоиться» в Поднебесной? Ислам учит людей не только поклоняться Богу, он учит почитать старших, подчиняться родителям, любить родных и друзей, что также характерно и для конфуцианства. Изначально религия была принято враждебно, так как всё иностранное для Китая считалось неестественным. По прошествии нескольких сотен лет ислам был адаптирован к местным условиям: китайские мусульмане по внешним признакам выглядят идентично другим жителям Поднебесной; кроме того, они не используют арабскую письменность в обыденной жизни. Внешняя сторона жизни хуэйцзу китаизировалась, однако, в вопросах чистоты веры, соблюдения канонов и догматов Ислама они ничем не отличаются от других мусульман-суннитов[1].

Китайская мусульманская община насчитывает более 1300 лет существования, являясь одной из самых крупных в мире на настоящий момент. Численность хуэйцзу превышает 29 млн. человек, что составляет более 2% от общего числа населения Китая[2].

Хотя все китайские мусульмане объединены в Исламскую ассоциацию Китая (была учреждена  в 1953 году), различия между хуэйцзу, которые расселены по всему Китаю, и уйгурами[3], занимающими достаточно большой Синьцзян-Уйгурский автономный район, демонстрируют неоднородность исламского общества в стране. Панисламистские настроения уйгуров являются поводом для беспокойства для китайского правительства.

Процесс сепаратизма «Западного Края» берёт своё начало в первом веке нашей эры, когда Бань Чао, правитель Ханьской династии, покорил земли, которые сейчас называются Синьцзян-Уйгурским автономным округом; ввиду недавних событий, а именно событий 2014 года, когда после референдума по-в Крым стал частью территории РФ, вопрос СУАРа вновь обретает актуальность.

Около двадцати веков уйгуры стремятся обрести независимость: несколько раз им это удавалось[4], но в итоге ни Уйгурский каганат, ни Могулистан, ни Джунгарское Ханство так и не смогли сохранить суверенитет. Несмотря на провальные попытки прошлого, на данный момент на территории Северо-Запада Поднебесной существуют сепаратистские настроения, мотивация которых зиждется как на экономических, так и на политических факторах.

Экономическая мотивация уйгурского сепаратизма коренится в одной из основных дихотомий Китая. Синьцзян-Уйгурский автономный регион (далее СУАР), как и все Западные регионы Китая, развивался исторически медленнее, чем прогрессивный Восток.

Коммунистическая партия Китая (КПК) предпринимала определенные попытки для снижения региональных разрывов: в частности, в 90-х годах, Пекин поддерживал инициативу развития регионов посредством открытия госпредприятий (state-owned enterprises), но это привело к обратному результату. Вошедшие в Синьцзян большие корпорации, такие как PetroChina и  Sinopec[5], предпочитали нанимать ханьское население, подогревая тем самым разрыв между уйгурами и ханьцами. Динамика показывает увеличение разницы в доходах в регионах за последние 30 лет, где коэффициент Джинни достигает отметки свыше 0,5[6]. А экономическая политика уделяет большинство внимания развитию восточных регионов, на что доходчиво указывает карта развития кластеров. Из 19 кластеров всего лишь 1 находится в восточной части Китая.

Но в данном случае экономический фактор не может являться «двигателем» сепаратизма, так как региональные различия и разница доходов наблюдаются как в Китае, так и во всём мире. Исходя из этого предположения, экономическая дихотомия – не основная причина движения уйгуров против КПК за суверенитет. Обращаясь к политической теории, стремление к независимости Синьцзяна можно обосновать через призму национального самоопределения. Таким образом, совокупность ряда социально-экономических, религиозных и политических факторов является и причиной, и поводом для движения за суверенитет в СУАР.

После вступления в фазу индустриализации перед экономикой КНР встала задача обеспечения себя необходимыми ресурсами. Во-первых, СУАР – ключевой транзитный пункт для углеводородных поставок, который граничит с пятью странами, в том числе со странами Центральной Азии, во-вторых, сам Синьцзян богат ресурсами[7].

Через Синьцзян Китай планирует построить трубопровод общей длиной 4000 км из Тарима в Шанхай[8]. Из Казахстана в Китай с 2006-го года поступает нефть, а с 2009-го года открыт газовый трубопровод Туркменистан – Узбекистан – Казахстан – Китай[9]. История КНР свидетельствует о том, что КПК к сепаратистам относится радикально и готова сделать всё возможное для того, чтобы сохранить целостность Китайской Народной Республики. Это касается, в первую очередь, Тибета и СУАРа. Компартия, ко всему прочему, проводила политику уравнивания регионов, которая началась с конца 90-х годов, но привела к тому, что количество уйгуров фактически сравнялось с ханьским населением[10], и теперь уйгуры не являются доминирующим населением Синьцзяна. Таким образом, в СУАР де-факто невозможно провести референдум, подобный Крымскому в 2014 году. Обладая приблизительно десятимиллионным населением, согласно переписи 2010 года[11], на данный момент уйгуры не в силах физически добиться независимости, или хотя бы юридически предпринять попытку организовать референдум ввиду жесткой позиции КПК по этому поводу. Но для уйгуров задача освобождения от власти «колониального Китая» является серьезным вызовом, они готовы идти на любые меры для достижения независимости, включая и террористическую деятельность.

Си Цзиньпин с момента прихода к власти постепенно ужесточает репрессии против уйгуров в СУАР, налагая запрет на мусульманские традиции. КПК предпринимает ряд серьезных шагов: запрещает носить паранджу, запрещает мужчинам с бородой проезд в общественном транспорте в городе Карамай. Помимо этого был введен запрет поститься в Рамадан, а несовершеннолетним закрыли вход в мечети. Агентство «Синьхуа» заявило, что эти меры введены для того, чтобы «обуздать растущий экстремизм»[12]. Помимо давления внутри Китайской Народной Республики, КПК также форсирует закрытие ряда уйгурских школ, театров, газет, радио и ТВ станций и каналов в Центральной Азии[13]. Теоретически, данные меры должны были снизить радикальные настроения в обществе, и в какой-то степени это удалось осуществить. Однако подобные политические действия могут стать поводом для экстремистов начать активные действия против системы, обосновывая всё антимусульманским давлением и ущемлением прав национальных меньшинств. И как результат, за последние годы количество волнений и терактов не уменьшается: волнения уйгур в 2008 году, сопровождаемые терактами и демонстрациями; волнения уйгур в Урумчи в 2009 году, которым сопутствовали массовые беспорядки и демонстрации; 29 июля 2014 года в результате атаки экстремистов погибло 37 человек, 13 – получило ранения; 21 сентября 2014 г. при теракте погибло 50 человек, 40 из них – террористы-смертники; теракт 25 июня 2015 года, где погибло 18 человек; массовая резня, устраиваемая уйгурами уже несколько раз за последние несколько лет, и это далеко не полный список.

Теракты в Китае. Часть 1

Участившиеся теракты, совершаемые с особой жестокостью, не спадающие сепаратистские настроения, создание и поддержка Движения за независимость Восточного Туркестана, Всемирного Уйгурского Конгресса[14] – все эти факты свидетельствуют о том, что до окончательного решения проблемы уйгурского сепаратизма еще далеко. А обращаясь к современной геополитической ситуации в мире, данная проблема может выйти на первый план в Китае, и связано это, в первую очередь, с Исламским Государством (ИГ – запрещённая на территории РФ террористическая организация). КНР необходимо брать во внимание деятельность ИГ ввиду того, что от этого напрямую зависит национальная безопасность страны. Пекин не способен полностью контролировать террористическую деятельность своих граждан в других государствах. Вследствие этого, Китай, независимо от своего желания, втягивается в конфликт с ИГ.

Исламское Государство нельзя считать лишь дикой шайкой разбойников: на сегодняшний день эта организация является мощной структурой, создавшей полноценное государство с границами, армией, бюджетом, обеспеченной поддержкой населения и являющейся привлекательной альтернативой для большого количества мусульман во всём мире, которые мечтают об исламском возрождении[15].

Необходимо рассмотреть 2 предполагаемых исхода: первый – реалистичный, второй – идеализированный для ИГ. Если использовать реалистичный подход, то можно прогнозировать усиление террористической деятельности в Синьцзяне на фоне общего подъема исламистских настроений в мире. В первую очередь, это касается проблематики инфраструктурной безопасности, так как через СУАР проходит ряд энергетических каналов[16], через которые Китай импортирует нефтегазовые ресурсы, столь необходимые ориентированной на экстенсивное развитие индустрии КНР. Более того, активная деятельность джихадистов с большой вероятностью увеличит инвестиционные риски, и, исходя из этого, можно предсказывать снижение финансирования со стороны инвесторов в тот же самый трубопровод из Тарима в Шанхай и во множество других запланированных проектов, что негативно скажется на экономическом росте Китая.

Активно участвуя в боевых действиях наряду с другими джихадистами в ИГ, уйгуры становятся  более опасными, набирая необходимые навыки, с помощью которых они в перспективе смогут саботировать и уничтожать энергопроводы по возвращении в КНР. Как сообщает ряд новостных порталов[17], уйгуры примыкают к ИГ, используя Турцию и страны ЮВА как транзитный путь в Сирию; в Китае даже был сформирован специальный отряд «4.29» [18], для того чтобы вылавливать китайских джихадистов на границе со странами ЮВА. Те же самые источники сообщают уже о сотнях задержанных исламистов, пытавшихся транзитом через Вьетнам попасть в ИГ.

В случае исхода, идеального для ИГ, от Китая отделится Восточный Туркестан и Внутренняя Монголия. Но этот исход практически невозможен, если брать в расчет позиции Коммунистической Партии по отношению к движениям за независимость внутри Китая и её готовность принимать крайние меры против сепаратистских настроений, а также совокупную силу Китая, с которой ИГ определенно не сможет конкурировать. Таким образом, ИГ представляет угрозу для внутренней безопасности Китая, но не для целостности.

Теракты в Китае. Часть 2

КНР «сидела и не высовывалась» по наставлению Дэн Сяопина в течение долгого времени, однако учитывая связь внутренних террористических китайских групп и международного терроризма, а также их потенциал, проблема ИГ становится всё более важным аспектом внешней политики Китая. Существует вероятность, что Поднебесная, которая официально заявила, что будет выступать против любых террористических организаций, может перейти от слов к делу и начать активную антитеррористическую кампанию против ИГ в коалиции с остальными странами. По словам представителя МИД Китая, «страна стремится укрепить кооперацию с международным сообществом в его борьбе с силами терроризма, включая «Исламское Движение Восточного Туркестана» (ИДВТ) с целью защиты региональной и глобальной безопасности и стабильности».

Одним из переломных моментов, способствовавших изменению тактики китайского государства, стал теракт 11 сентября 2001 года. В том же месяце министр иностранных дел КНР Ван Гуань сделал заявление о том, что Китай жаждет дать отпор терроризму, готов расширить международное сотрудничество в борьбе с ним и содействовать военным акциям. Позднее Пекин хотя и поддержал американскую антитеррористическую операцию в Афганистане, однако в то же время он оказал гуманитарную и экономическую помощь афганским беженцам. Урегулирование ситуации способствовало улучшению американо-китайских отношений: во время визита в Пекин в 2002 году Джордж Буш мл. поблагодарил Китай за активное участие в постконфликтном восстановлении Афганистана и предложил развивать сотрудничество в рамках афганского вопроса.

Тем не менее укрепившийся авторитет Китая в мире не смог предотвратить выход США и НАТО к китайским границам: американцы и их союзники использовали авиабазы в Афганистане и в Центральной Азии в связи с антитеррористической операцией[19]. Позиции Китая в этом направлении ослабели, центральноазиатские государства не сочли нужным прислушиваться к мнению Пекина по афганскому вопросу. Это послужило поводом для Китая пересмотреть свои политические принципы и подходить к решению проблемы более взвешенно.

Китай стремится к развитию сотрудничества в сфере военной безопасности со странами Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР): ещё с 90-х гг. Пекин ведёт диалог в рамках форума Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), отдавая предпочтение принципу разрешения конфликтов мирным путём, Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), Декларации о принципах деятельности в Южно-Китайском море от 2002 года[20].

Существует ряд различных причин усиления контроля китайского правительства над деятельностью граждан КНР в ИГ: ещё в начале 2015 года более 300 китайских боевиков использовали Малайзию как промежуточный пункт для присоединения к Исламскому государству, помощь в обеспечении документами предоставили международные сети исламистов[21].

Мухаммед Амин – уйгурский восьмидесятилетний исламист, который, перебравшись в Сирию, вступил в ряды бойцов ИГ. Во время видеоинтервью летом в 2015 году[22], будущий боец ИГ пояснял, что в течение шестидесяти лет страдал от давления Китая в Туркестане, и после того, как его сын был убит, он лично перебрался в Сирию, прошёл тяжелые тренировки и ожидает выдачи разрешения на участие в боевых действиях. Амин своим примером воодушевляет и агитирует молодых уйгуров вступать и поддерживать ИГ. Более поздних данных о нём найдено не было.

Хотя китайское правительство и предпринимает попытки решить проблему силовым вмешательством, метод жесткого контроля и репрессий не приносит ожидаемых результатов и остается неэффективным. Причина коренится в том, что Китай поддерживает Башара Асада в Сирии, и это приводит к конфликту интересов; кроме того, в настоящий момент преследуется суфистский ислам, являющийся частью уйгурской религиозной традиции: закрытие святынь, запрет на ношение бороды. Пожизненное заключение Ильзама Тохти – умеренного деятеля уйгурской интеллигенции, призывающего к мультикультурализму в СУАР, – не могло не вызвать ответной реакции, оно только усилило радикальные настроения.

Конечно, народ Китая пытается вытеснить уйгуров, постепенно заселяя Синьцзян: в 1949 году доля уйгуров в этом районе составляла 82%, к 2010 году снизилась до 25%[23], что также провоцирует подъём сопротивления. В 2013 году секретарь местной Компартии Чжан Чуньсянь заявил, что «теракты стали настоящей угрозой для стабильности»; недавно Си Цзиньпин в очередной раз подчеркнул, что вопрос безопасности является приоритетным для Китая. Реальная угроза существует, и она растёт: так как она выходит за пределы Синьцзян-Уйгурского региона, исламизм может распространиться и на другие китайские народы, в том числе на хуэйцзу. Странам Европы и АТР стоит активнее сотрудничать с Китаем в борьбе с угрозой мирового исламизма, поскольку того, что делается сейчас, недостаточно[24].

Теракты в Китае. Часть 3

По мнению политолога Николая Бобкина, «Исламское Государство» — это проект американского происхождения, его целью является создание мощной дестабилизирующей волны, которая распространится вглубь Евразии[25]. В целях так называемой борьбы с ИГ, США нанесли авиаудары не только в Ираке, но и по нефтеперерабатывающим заводам в Сирии без согласия сирийского правительства и Совета Безопасности ООН, обосновывая свои действия тем, что заводы контролировались боевиками-экстремистами. США не выражали никакой обеспокоенности, когда ИГ воевало с правительством Сирии, но в тот момент, когда террористы вторглись в Ирак и объявили о создании полноценного государства, Америка объявила им войну, так как эти действия стали подвергать опасности влияние США в регионе и их доступ к углеводородам. Под предлогом противостояния ИГ, США готовит почву для свержения Башара Асада, и в этом вопросе позиции Китая и России категорично противостоят США. Согласно мнению французского политического консультанта Тьерри Мейсан, «благодаря такому двуличию, НАТО сможет и дальше продолжать забрасывать орды джихадистов в Сирию под видом борьбы с ними»[26].

ИГ является серьезным вызовом, и вектор агрессии исламистов может направиться против Китая, РФ и США, представляя угрозу для всех стран геополитического треугольника США-КНР-РФ, поэтому необходима корректировка позиций одного из полисов (либо США, либо РФ-КНР) по отношению к сирийской проблеме. Между США и РФ с 2014 года нарастает серьёзный конфликт, без решения которого слабо представляется сотрудничество двух сторон по вопросу ИГ. Китай же, как всегда, проявляет политическую дальновидность. Несмотря на то, что в Китае ИГ официально считается террористической организацией, а сама КНР обязуется противостоять любой форме терроризма[27], ещё раз подчеркивая свое уважение к международному праву, Китайская Народная Республика, как и Российская Федерация, отказалась поддерживать любую военную инициативу США без согласия Башара Асада[28]. Таким образом, антитеррористическая поддержка Китая против ИГ с большой вероятностью может закончиться лишь на этапе «моральной помощи», а не активным военным вмешательством.

Авторы: Дмитрий Ву, Анна Сидорова

Инфографика: Наталия Сидорова

Источник фото обложки: http://shoebat.com

[1] Сергеев Д.Н. Китаизация ислама или исламизация Китая? // Интернет-газета «Магазета»  – http://magazeta.com/2011/06/islam/.

[2] Сайт об исламе «Имам.Ру» // http://www.imam.ru/articles/stati.html.

[3] Уйгуры – коренной народ Восточного Туркестана, самая многочисленная национальность Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР.

[4] Попытки Уйгурского каганата, Могулистана, джунгаров и Восточного Туркестана обрести суверенитет.

[5] Shan Wei and Weng Cuifen China’s New Policy in Xinjiang and its Challenges// East Asian policy p. 58-66 // http://www.eai.nus.edu.sg/Vol2No3_ShanWei%26WengCuifen.pdf.

[6]Yu Xiea and Xiang Zhou Income inequality in today’s China. PNAS // http://www.pnas.org/content/111/19/6928.full.pdf.

[7] Yao Lulu, Gao Zhigang The Role of Xinjiang in Low Carbon China: Challenges and Strateg.

[8] Amy Myers Jaffe and Steven W. Lewis Beijing’s Oil Diplomacy // Survival: Global Politics and Strategy.

[9]Vladimir Lamin, Yanina Kuznetsova Prospects of Central Asia’s and Russia’s Projects for Trans-Eurasian Communications// International Journal of Central Asian Studies Volume 17. 2013 // http://www.iacd.or.kr/pdf/journal/17/vol17_12.pdf.

[10]Национальное Бюро Статистики КНР http://www.stats.gov.cn/english/.

[11]Ibid.

[12]Великая Эпоха // http://www.epochtimes.ru/kitajskij-rezhim-zapretil-musulmanam-v-urumchi-nosit-parandzhu-98964693/.

[13] Yitzhak Shichor China’s Central Asian Strategy and the Xinjiang Connection: Predicaments and Medicaments in a Contemporary Perspective// China and Eurasia Forum Quarterly, Volume 6, No. 2 (2008) p. 55-73 // http://uyghurstudies.org/en/wp-content/uploads/2013/06/Chinas-Central-Asian-Strategy-and-the-Xinjiang-Connection.pdf.

[14] Обе организации определяются китайским правительством как террористические.

[15] Исаев Л. «Исламское Государство»: очередная версия // Неприкосновенный запас, 2015, №1. С.259.

[16]Kristóf Bauer How to deal with the Islamic State? // Centre for Geopolitics & Security in Realism Studies (CGSRS) // http://cgsrs.org/files/files/publications_1.pdf .

[17] См., например: The Diplomat // http://thediplomat.com/2015/03/chinese-official-uyghurs-joining-islamic-state/; The Globe and Mail // http://www.theglobeandmail.com/news/world/muslim-uighurs-fought-with-islamic-state-group-china-says/article23402420/; The Washington Times // http://www.washingtontimes.com/news/2015/mar/10/china-says-uighurs-bring-islamic-state-terror-back/?page=all.

[18] The Week // http://theweek.com/articles/541531/china-isis-problem.

[19] Охотников К. Актуальная проблема. Китай. «Афганская западня» // Азия и Африка сегодня, 2002, №9. С.10.

[20] East Asian Strategic Review, 2007. P.57.

[21] «Газета Известия», 23.01.2015 // http://izvestia.ru/news/582158.

[22] IBT // http://www.ibtimes.co.uk/oldest-isis-jihadi-80-year-old-chinese-grandfather-fights-islamic-state-syria-1504293.

[23] Национальное Бюро Статистики КНР // http://www.stats.gov.cn/english/.

[24] Emmanuel Lincot. Djihad : la Chine confrontée à une menace grandissante à son tour // «Atlantico», 2015.  // http://www.atlantico.fr/decryptage/djihad-chine-confrontee-menace-grandissante-tour-emmanuel-lincot-2032261.html.

[25] Бобкин Н. «Исламское Государство» — проект американского происхождения // Фонд стратегической культуры, 2014 – http://www.fondsk.ru/news/2014/10/01/islamskoe-gosudarstvo-proekt-amerikanskogo-proishozhdenija-29759.html.

[26] Thierry Meyssan “Who Makes Up the «Islamic Emirate»?” // Voltaire Network, 2014 // http://www.voltairenet.org/article185364.html.

[27]Counter Terrorism Committee (CTC) Retaliation of ISIS // http://www.munarji.com.mx/committees/bg/Background%20CTC%20ISIS.pdf.

[28] Foreign Policy Research Institute // http://www.fpri.org/geopoliticus/2014/09/china-and-islamic-state.