Cпециальная коррекционная общеобразовательная школа № 152 для детей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ) внешне ничем не отличается от обычной общеобразовательной. Разве что наличие пандусов при входе выдаёт особенности этого заведения. С порога меня любезно встречает директор школы Валентина Ростиславовна Соколова. Рядом с ней психолог и завуч, которые, видимо, уже знают о цели моего визита. Обе молодые девушки с радостью готовы ответить на интересующие меня вопросы. «Ещё совсем недавно в городе было семь школ для детей с отклонениями, теперь осталось всего три, включая нашу. Это, конечно, создаёт проблемы. Детей из расформированных школ прислали в том числе и к нам», – начинает разговор директор. «Из-за чего расформировали? Финансирования не хватало?» – уточняю я. «Скорее всего», – неуверенно говорит Валентина Ростиславовна. Перед интервью директор рассказывает историю этого учебного заведения: «Школе нашей семнадцать лет. Открывались как школа для детей-инвалидов, и у нас были дети-инвалиды в большом количестве с сохранным интеллектом (то есть без умственной отсталости, без задержки в развитии), это были соматические (телесные – прим. автора) заболевания, это были травмы. Сейчас мы становимся специальной коррекционной школой, то есть к нам прибывают дети с умственной отсталостью, дети с задержкой психического развития. Такую директиву министерство [образования Пермского края] спустило».
Нашёл на сайте Вашего заведения информацию о том, что первое образование у Вас географическое. Почему решили всё-таки заниматься детьми с ограниченными возможностями, а не географией?
Первое образование у меня – учитель начальных классов, после окончания педучилища меня отправили в сельскую школу, там был нужен учитель географии, ну и поэтому я поступила на географический факультет ПГУ (сейчас переименован в ПГНИУ – Пермский государственный национальный исследовательский университет – прим. автора).
Насчёт того, почему я стала заниматься детьми. Когда я работала в школе-интернате, у нас из школы отчислили девочку как необучаемую. И мама этой девочки очень долго плакала, не знала, куда деваться с этой девочкой, причитала: «Как мы теперь будем сидеть и мучиться?». И мне стало так жаль эту маму, она мне говорила: «Хотя бы вы приходите к нам домой и учите нашу девочку», – и я стала заниматься Катюшкой. Потом уже стала думать, куда её пристроить всё-таки, в какое образовательное учреждение. У девочки этой был тетрапарез (заболевание, при котором происходит нарушение движения верхних и нижних конечностей – прим. автора) и было снижение интеллекта. Искали мы, в каком учебном заведении её могут принять, и вскоре вышли на областную школу для детей-инвалидов. Катюшку туда зачислили, и я потом, постепенно, за ней туда перешла.
Личная такая история, получается. Скажите, по-вашему, в чём основные различия в организации учебного процесса в обычных школах и в школах для детей с ОВЗ?
По этому вопросу можно лекцию прочитать, он очень объёмный (улыбается). Мне кажется, одно из основных различий – в подготовке педагогов. Они должны иметь определенные знания, чтобы работать с нашими ребятами, они должны быть обязательно разносторонне развиты. Надо готовить преподавателя к тому, что здесь практически к каждому ребёнку нужен индивидуальный подход.
А где Вы берёте таких подготовленных педагогов?
По-разному получается. Некоторые приходят из общеобразовательных школ. В пермском педуниверситете есть специальность «коррекционное обучение», там готовят специалистов для таких школ, как наша. А вообще мы и сами тут по этому вопросу работаем. Школе семнадцать лет, и все семнадцать лет каждый четверг мы собираемся преподавательским составом и разбираем кусочек дефектологической подготовки. Если заходим в тупик, то мы обращаемся к тем, кто, возможно, может помочь, обращаемся к специалистам из того же пермского педуниверситета.
Как происходит поступление в первый класс школы? Родители приходят и говорят: «У моего ребёнка такие-то проблемы, можем ли мы у Вас учиться»? Или есть какие-то вступительные испытания?
Когда подходит возраст для поступления ребёнка, педиатр или невролог отправляет его с родителями на ПМПК (психолого-медико-педагогическая комиссия – прим. автора): она определяет уровень образовательной программы. Есть ещё медико-социальная экспертиза, она определяет уровень здоровья: присваивается ребёнку степень инвалида или не присваивается. И ещё, дополнительно, есть комиссия в больнице, где малыш этот прикреплён, она определяет форму обучения детей: или это будет обучение в школе, или это будет обучение на дому. В этом году от нашей школы на дому учились сорок девять детей – не так много, были годы, когда таких ребят было и по семьдесят, и по девяносто. Проходят родители со своими детьми эти комиссии, их результаты приносят нам, и мы принимаем ребёнка.
Специальная коррекционная общеобразовательная школа № 152 для детей с ограниченными возможностями здоровья
Какие заболевания встречаются у Ваших учеников чаще всего?
Сейчас есть некоторая смена контингента. Мы каждый год анализируем заболевания детей. В первые годы было больше всего соматических. Сейчас идёт определённая смена, больше стало неврологических. А вообще существует восемь специальных коррекционных образовательных программ (для глухих детей, для слабослышащих, для слепых, для слабовидящих, для детей с тяжелой речевой патологией, для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата, для детей с задержкой психического развития, для детей с умственной отсталостью – прим. автора). В нашей школе не учатся дети только по двум программам – глухие и незрячие.
А что делать детям, входящим в две эти категории?
Работа с глухими и слепыми детьми – очень узкоспециализированная, нужны специалисты и, самое главное, нужно оборудование, которого у нас нет. Не беспокойтесь, для них есть свои заведения, они там и обучаются.
Расскажите, как происходит формирование первых классов? Ребята с одинаковыми заболеваниями учатся исключительно в одном классе или в классе могут быть дети с разными заболеваниями?
Формирование классов осуществляется по уровню интеллекта. Заболевания могут быть неоднородными. Единственное – технологии обучения к детям с разными заболеваниями применяются разные. К примеру, в классе ребята с нарушением речи сидят на первой парте возле учителя, и для них есть учебники, а также рабочие тетради с крупным шрифтом.
По ФГОС (федеральные государственные образовательные стандарты – прим. автора) в классах для детей оборудованы рабочие места: это интерактивная доска для работы со слабовидящими детьми. Также мы приобрели документ-камеру: дети работают с текстом учебника, а для этого учительница в документ-камеру закладывает этот учебник и на интерактивной доске, напротив которой этот ребёнок сидит, тот же самый текст выходит крупным планом, так, чтобы слабовидящий ребёнок мог его видеть. Всё это и есть технологии.
Сколько в классе человек получается?
Нормированные – от пяти до двенадцати человек. Классы у нас бывают для детей с задержкой психического развития, для детей с умственной отсталостью и для детей с глубокой умственной отсталостью. За основу формирования классов мы берём, как я уже сказала, уровень интеллекта.
Насколько программа Вашей школы отличается от программ общеобразовательных школ?
Она не отличается – есть же стандарты. Учебники те же самые, что и в других школах. Разница существует за счёт технологий только. Мы должны выдать тот же объём материала, тот же материал по образовательной программе, который выдаётся в других школах, используя технологии для наших детей.
Какие ещё есть технологии помимо тех, что я вам перечислила. Это интерактивная доска, это особые учебники с удобным шрифтом. Если ребёнок с ДЦП (детский церебральный паралич – прим. автора), мы ему привязываем такой мешочек специальный под руку, чтобы она не тряслась и держалась стабильно. Есть у нас мобильные рабочие места: когда ребёнок не может сидеть, у него, предположим, не сформирован позвоночник, мы его сажаем за рабочее место, фиксируем тело на ремни, ножки на ремни.
Мобильное рабочее место
Те, кто в девятом классе экзамены, сдают те же самые экзамены по общим стандартам. В одиннадцатом классе сдают те же ЕГЭ. Уточню, что одиннадцать классов у нас проходят дети с сохранным интеллектом – те, которые учатся по специальным программам для детей с нарушением опорно-двигательного аппарата, с речевыми нарушениями, слабовидящие, слабослышащие. У всех остальных категорий программы не позволяют обучаться в 10-11 классе. Они после девятого класса идут в средне специальные учебные заведения – в колледжи, в техникумы.
Для них там созданы особые программы?
Да, конечно, есть специальные программы. Наши ребята, к примеру, учатся в Автоколледже, Пермском техникуме отраслевых технологий. У них там специальные программы. И там у них, помимо этого, щадящий режим работы.
Как строится день в коррекционной школе?
Школа работает в две смены. Преподаватели встречают ребят утренней смены, помогают им дойти до аудитории, занятия начинаются в восемь утра. Есть ребята, которым состояние здоровье не позволяет учиться спозаранку, чаще всего это дети с неврологическими заболеваниями – для них очень сложно вставать рано. Они подъезжают чуть позже – к девяти, к десяти. По количеству уроков у нас всё также как в обычной школе, у первого класса – три-четыре урока, затем дети становятся старше, количество уроков увеличивается.
Дети едят у нас два раза бесплатно, завтрак и обед. Отдельно составляем рацион питания для класса в целом, где у ребят схожие заболевания.
В Вашей школе есть же и дополнительные занятия: психолог, логопед. Они включаются в эти три урока?
Тут, знаете, как, есть групповые занятия, которые входят в это расписание, например, ЛФК, занятия с психологом, логопедом – вот они входят в эти три урока.
По индивидуальным же так – в первые две недели сентября специалисты проводят диагностику, они составляют списки, в них указывают, кто нуждается в каких услугах. Родителей с этим расписанием знакомят. И эти индивидуальные занятия плюсуются к тем трём-четырём, что есть в расписании.
Какие перспективы у ребят для поступления в вуз?
Когда мы с ребятами общаемся, им совершенно определенно говорим, что если нормальному ребёнку нужно просто выучить, то тебе нужно выучить, и к этому, подумать, как ты это изложишь (потому что у кого-то проблемы с речью, у кого-то – с движениями), то есть это такая норма плюс.
У нас, когда ребята собирались поступать в Политех (Пермский национальный исследовательский политехнический университет – прим. автора), мы им весь год говорили: «Не берите физику – мы за вас боимся, не ходите в Политех – мы за вас боимся». Говорили мы им, говорили, но они всё равно пошли на ЕГЭ, сдали физику и поступили-таки в Политех.
Вы не считаете, что должны быть какие-то льготы для ребят с ОВЗ, поступающих в университет?
Моё мнение – это ни к чему. Условия создать – да, но, заканчивая школу, они должны иметь все те знания, которые необходимы. Они получают аттестат об общем образовании, значит и знания должны быть на уровне общего образования, а иначе аттестат будет расходиться с фактической действительностью – получается какое-то двойное дно.
Я вообще считаю, что детей с ограниченными возможностями и обычных детей делить не нужно. Ребята с отклонениями – такие же полноценные члены общества, как и мы с вами.
Мы вот отдали весной буквально одарённого мальчишку в общеобразовательную школу, потому что, несмотря на то, что он не ходячий (он лежачий), у него сохранный интеллект. Мы его пестовали с четырёх лет, сейчас ему двенадцать. Он первый класс закончил, экстерном сдал программу второго и после первого сразу учиться пошёл в третий. В позапрошлом году его отправляли в Германию на операцию, он там два месяца прожил – к английскому выучил немецкий, под конец маме сам уже всё переводил. Да что там, он и книги философские читает, которые не каждый взрослый осилит. То есть у человека где-то убыло, где-то прибыло.
Глобальный вопрос. Можно ли сказать, что работа с ребятами, у которых ОВЗ, в России выстроена правильно?
Сложно сказать. Мне кажется, что не хватает профилактической, что ли, работы, не хватает превентивных мер. Допустим, мама только задумала забеременеть, её уже нужно предупредить, что такое с ребёночком её может быть, и чтобы такого не было, надо делать то-то, то-то и то-то.
Потом, родился ребёночек, очень грамотно учить, наблюдать за ребёнком, ухаживать за ним, чтобы если есть какие-то изменения-отклонения, увидеть их как можно раньше и прямо сразу начинать работать. Нельзя затягивать. Мы в подготовительные классы брали детей с четырёх лет, мы им помогали уже, а когда стали нам давать ребят в седьмой-восьмой класс из общеобразовательных школ – это абсолютно другая картина.
Кто должен эту разъяснительную работу вести с родителями?
Психологи, дефектологи – специалисты. Это раз. Вообще говоря, как вы сказали, разъяснительная работа с родителями – это государственная обязанность. Мы брали детей с четырёх лет, у них результаты были совсем другие.
В коррекционной школе для учеников действует лифт
С какими основными трудностями Вы сталкиваетесь в работе?
Главная сложность появляется, когда к нам приходят дети в шестой класс, в седьмой, в восьмой, они совсем не умеют учиться. Вы сами понимаете, если они до этого сидели дома, то их акклиматизация в школе будет очень сложной.
Моё мнение: государственная политика должна быть настроена на подготовку беременных, на сопровождение беременных и на сопровождение ребёнка после родов. Вы видели, какие у нас роддома? Как-то сижу я на совещании одного координационного совета, рядом – заведующая роддомом. Спрашиваю у неё: «Ну что, сколько родили вчера?» – «Тридцать восемь». Спрашиваю: «Сколько здоровых?» – «Два».
Ничего себе. А как такое возможно?
За здоровых считаем детей без каких-либо врожденных отклонений, сейчас вот так – два из тридцати восьми, абсолютно реальные цифры.
Какие перспективы по части устройства на работу у ребят с ОВЗ?
Сложно. Вот я Вам уже говорила про наших мальчишек, которые ушли в Политех. Они прекрасно учились в университете, всё у них было здорово до тех пор, пока они не вышли на практику. Там они оказались никому не нужны. Они медленно двигаются, они тихо, а часто невнятно говорят – но ведь наш век такой, что всем всё нужно сделать быстро.
И как эту проблему решать? Государство должно вмешиваться?
Да, государство должно вести работу. Нужно создавать рабочие места для таких ребят, пусть даже и искусственным образом. Вообще, должна быть установка не только у работодателей, но и у всего общества – не вытеснить ребёнка с проблемами, а сохранить.
Как вы относитесь к идее инклюзивного образования (чтобы обычные дети и дети с ОВЗ учились вместе, в одной школе и в одном классе)?
Я абсолютно нормально отношусь к инклюзивному образованию. Но думаю, нельзя эту идею внедрять без подготовки социума. Нет уверенности, что дети в массовых школах готовы к тому, чтобы среди них учился ребёнок с ограниченными возможностями. Если им немного лет, они просто начнут над ним подтрунивать, смеяться. И вопрос, конечно, как к присутствию такого ребёнка в классе отнесутся родители обычных детей. Здесь нужна подготовка всех сторон.
Как бы Вы охарактеризовали ребят из своей школы в трёх словах?
Для меня это одно слово, которое я могу повторить много-много раз – любимые, любимые, любимые.
Александр Пахомов
